Токарев рассказывал о своей первой встрече с Татьяной обстоятельно, неторопливо, со всяческими подробностями, и видно было, что воспоминания увлекли его, он получает наслаждение от собственного рассказа; и бойцы слушали его внимательно, переживая про себя все заурядные перипетии этой истории, отзываясь на них то смехом, то удивленными возгласами, то вздохами, словно Токарев сообщал, о чем-то таком, что заслужило самой пылкой реакции и напряженного интереса. Происходило это, видимо, потому, что своим рассказом Токарев переносил их из невеселой, тяжкой фронтовой обстановки, когда с минуты на минуту можно было ожидать новых кровавых схваток с врагом, когда рядом бродила смерть и будущее томило неизвестностью, в добрые мирные дни, которые текли с успокоительной обыденностью. Таким, во всяком случае, сейчас виделось бойцам их прошлое, и каждая мелочь в нем обретала для них какую-то значительность и горькую сладость невозвратности.
— Эх, Токарев, Токарев, — упрекающе и мечтательно проговорил Мамедов, — такой большой и такой глупый… Я бы на твоем месте ноги ей бросился мыть, а не туфли…
— И знаешь, чем бы это закончилось? — усмехнулся Токарев.
— А чем?
— А влепила бы она тебе такую затрещину, что у тебя из глаз посыпались бы искры и ты надолго запомнил бы этот день!
— Ой, Баку-у!.. Да это ж одно удовольствие, когда твоей щеки касается мягкая, как вата, девичья ладонь!.. Сказать правду, нашим, азербайджанским девушкам решительности как раз не хватает. Они робки, как лани, и стоит к ним шагнуть, как они кидаются прочь. От них и пощечины-то не получишь… Ну, ну, Андрей, рассказывай дальше. Ты, может, и платье ей постирал?
— Катись ты… — беззлобно огрызнулся Андрей. — Платье она сама мокрой щеткой почистила. И вот, братцы, когда она отряхнулась, как утка, распрямилась, повела плечами и устремила на меня взгляд своих васильковых очей, сердце мое заныло сладко-сладко, и что-то со мной стряслось, и мгновенно все вокруг изменилось: повеяло теплом и свежестью, и солнце засияло ярче, и лето обернулось весной с ее пьянящими запахами и нежными красками. Прямо наваждение какое-то! Еще недавно я над этой девушкой подшучивал, мы с ней шпильками обменивались, и держался я с ней обычным манером — как с любой незнакомой девицей. И вдруг… Уж не помню, какие чувства меня в этот момент обуревали, только я стоял перед ней пень пнем, хлопая ушами и пялясь на нее как на какую диковину. Хотя понимал, что ничего такого особенного в ней нет, девушка как девушка…