— Глаза! Мои глаза!
К нему подскочили ротные связные, начали громко звать:
— Эй! Санитаров к командиру роты!
— К черту санитаров! — Краснов, опираясь о землю ладонями, стал медленно подниматься. — Пока я живой… я буду драться с этой сволочью! — Выпрямившись, он продолжал командовать: — Рота! Вперед! Вперед!
К нему уже спешил Марков:
— Товарищ лейтенант, что с вами?
— Комсорг… я ослеп… — Краснов снова сорвался на крик: — Война проклятая, отдай мне мои глаза! — И забормотал уже тише: — Марков… Мне еще надо сражаться… с этими сукиными сынами… до полной победы… до полного их уничтожения…
Марков, у которого лицо дрожало от жалости к Краснову, мягко положил руку на его плечо:
— Вам в санбат нужно, товарищ лейтенант.
— Нет! Нет! Я еще в силах драться!
К ним подбежали санитары с носилками, Марков распорядился:
— Лейтенанта — в санбат. Поищите штаб полка, санбат должен быть рядом.
— К черту санбат! — Краснов коснулся рукой своего лица и тут же отдернул ее, вскрикнув от невыносимой боли. — Командиры умирают на поле боя, а не в санбатах…
К Краснову подошел Ехилев, которого разыскали связные. Переглянувшись с Марковым, он строго сказал, обращаясь к ослепшему лейтенанту:
— Товарищ лейтенант! Срочно — в санбат.
— Где моя рота?
— Рота бьется с фашистами. А вас сейчас отнесут в санбат. Да, да, и не упрямьтесь, лейтенант. Вот выйдет полк из боя, мы переправим вас в госпиталь. Я пошлю записку хирургу — это мастер своего дела, в финскую кампанию он многим вернул зрение.
— Глаза! Мои глаза! Я хочу видеть! — Краснов зарыдал в бессилии.
Ехилев и Марков с помощью санитаров уложили Краснова на носилки, и, когда санитары ушли, комиссар приказал Маркову:
— Принимай командование ротой, комсорг.
Марков снова возглавил бойцов, отбивающих танковую атаку. Танки огрызались огнем, сея смерть среди красноармейцев, и немногим удалось уцелеть, но эти немногие бросали и бросали в танки гранаты и бутылки с горючей смесью, а подкрепление из четвертого батальона отсекло от них вражескую пехоту, вступив с ней в ожесточенную схватку. И никто из бойцов уже не испытывал страха, сердца были полны всепоглощающим желанием крушить врага, мстить ему за убитых товарищей, за ослепшего Краснова, за родную землю, оскверненную нашествием фашистов, истоптанную их сапогами, изрытую гусеницами их танков, покалеченную их снарядами и минами…
В воздухе стоял запах дыма, бензина, горячего металла; раненые сражались с фашистами, пока не погибали, и звенел, звенел, звенел налитый гневом, злым отчаянием голос Маркова:
— За мной, за мной, вперед!
И противник дрогнул, немецкая пехота отступила, танки тоже начали отходить, меняя направление: четыре машины двинулись на север, где был окружен батальон Орлова, четыре — к батарее Бровки, расположенной под деревней Сенино.
На батарею сигналами ракет немцев навел Лайкин.
Когда танки открыли по батарее огонь, торопясь сломить сопротивление артиллеристов и прорваться вперед, чтобы смять орудия и прислугу стальными гусеницами, Бровка приказал выдвинуть орудия из укрытий, развернув их в лоб против фашистских танков. Сам он, стоя возле лафета орудия, которое наводил на танки расчет Рыгора Буравкина, выпустил в сторону приближающихся стальных машин четыре сигнальные ракеты, давая знать, что он начинает бой с немцами, и вслед за этим тяжко громыхнули наши пушки, в упор стреляя по фашистским танкам.
Танки все шли на батарею, изрыгая ответный огонь.
Между ними и батареей разгорелась жесточайшая перестрелка. Расчеты, которыми командовал Бровка, не успевали заряжать орудия. Возможно, батарейцы и не выдержали бы этого поединка, немецкие танки в то время наводили страх не только на пехоту, но и на нашу артиллерию, еще не приноровившуюся к борьбе с ними. Стоило, однако, бойцам взглянуть на своего командира, как их охватывал стыд за минуты слабости: Бровка, не прячась от огня, с грязным, закопченным лицом, по которому лился черный пот, перебегал от расчета к расчету, сам уточнял прицел, возбужденно покрикивал:
— Бейте по головному танку! По головному! Так его, сволочь поганую! Огонь! Огонь!
Артиллеристы молчаливо переглядывались друг с другом: ну и бесстрашный у нас командир! Шустрый, расторопный, горячий, как язычок пламени! За таким пойдешь в огонь и в воду…
Им все-таки удалось подбить головной танк, башню у него заклинило, он волчком завертелся на одном месте, новым выстрелом ему протаранило бок, танк загорелся… Немцев потеря головного танка не остановила, остальные все перли вперед, артиллеристы уже слышали лязг стальных гусениц, и если до этого снаряды танковых пушек пролетали мимо цели, то теперь с каждой секундой они стреляли все точнее и вывели из строя два артиллерийских расчета.