Рыгор после и принял «Алесю», ставшую уже «Алесей Алексеевной», от Бровки, который, поучившись и получив звание лейтенанта, вступил в командование батареей.
Рыгор Буравкин по традиции окружил «Алесю Алексеевну» лаской и заботой.
От Бровки он отличался и ростом, и статью, и нравом. У Бровки, хоть он и ценил шутку и сам любил пошутить, натура была пылкая, поэтическая. А Рыгор, высокий, стройный, готов был смеяться по любому поводу.
Перед тем как его призвали в армию, он руководил в колхозе картофелеводческой бригадой и не упускал случая похвастаться: «Знаете, сколько блюд я могу приготовить из картошки? Девяносто девять! А сотое готовит моя теща!» Теща Рыгора, как выяснилось, жарила на масле такие картофельные блины, что они таяли во рту, и сердце таяло у того, кто их ел. «Да, — говорил он со вздохом, — в колхозе, под опекой тещи, я жил — как тот блин в масле…» Бойцы покатывались с хохоту, и сам Рыгор смеялся громче всех. Его так и звали в расчете: «Тещин блин». Основанием для такой клички служило и его лицо, круглое, лоснящееся. Когда оно расплывалось в улыбке, то глаза превращались в щелочки: казалось, совсем исчезали…
Вот только сегодня, когда полк попал в окружение, не видно было улыбки на лице Рыгора, не слышно было его смеха. Он сосредоточенно возился с приборами, угрюмо отдавал распоряжения бойцам расчета, выжимая из орудия все, на что оно было способно, и оно било, било по фашистским танкам, захлебываясь огнем и дымом…
Бровка подошел к «Алесе Алексеевне» уже тогда, когда она делала последние выстрелы: батарея сумела отразить и вторую танковую атаку.
— Рыгор, — сказал Бровка, шагнув к Буравкину. — Отдохни малость. Я «Алесей Алексеевной» сам займусь. Видишь, немцы дали нам передышку.
— «Дали»… — криво усмехнулся Рыгор. — Да мы с кровью ее у них вырвали.
Он прилег рядом с орудием, закинув руки под голову, прикрыв глаза, а Бровка приник глазом к оптическому прибору.
Деревня Сенино, такая далекая, словно прыгнула ему навстречу. Он видел немцев, которые копошились, как мыши в закромах, роя вокруг деревни окопы — на случай возможных атак противника. Видел деревенскую длинную улицу с рядами крепких хат, и эта смоленская деревушка вдруг напомнила ему родную Бульбянку. Такие же непышные сады перед хатами, такие же огороды на задах. Тут, за Сенино, протекала Колотовка. А за Бульбянкой — Ольса. Берега Колотовки, как и Ольсы, поросли деревьями, от их тени вода всегда темная. Сенинская главная улица — это часть дороги, перерезающей деревню надвое. Дорога, идущая из Редькова в Сосняки, тянется и через Бульбянку. Вон, у дороги, колодец — такой же, как в Бульбянке. А возле одной хаты стоит развесистый дуб, как в саду у семьи Бровки. В этом саду дуб посадил еще дед Василя; показывая на дерево, дед часто говорил сыновьям и внукам: «Вот я помру, а дуб все будет шуметь своей листвой и напоминать вам обо мне». Такое вот дед оставил им наследство… На дереве, сколько помнит Бровка, всегда вили гнезда аисты, ежегодно выводя птенцов. В народе бытовало поверье, что аисты приносят счастье…
Бровка вздохнул. Вот и над этим, сенинским дубом кружат два аиста, они то взмывают вверх, то парят над самым дубом и словно высматривают что-то на земле. Аист и аистиха… Наверно, их птенцы выпали из гнезда. Дерево-то опалено войной. Сколько сломанных веток свисают беспомощно — дуб пострадал от пуль и снарядов, не разбирающих цели. И аисты пострадали, потеряли своих птенцов… Примета-то насчет счастья неверная…
Война обрушилась огненно-копотной громадой на все живое, смяла судьбы людские, вон даже и деревья поранила, птиц осиротила…
Что-то творится сейчас в его родной Бульбянке? Она уж, верно, под немцами…
Страшно и подумать, что там происходит…
Рыгор сквозь смеженные ресницы видел напряженное лицо Бровки, он решил, что командир приметил нечто такое, что встревожило его; поднявшись, подошел к нему:
— Что там, товарищ командир?
— Пока ничего. Дым, пыль. — Бровка все не отрывался от окуляра. — Что-то курить захотелось…
Он протянул Рыгору кисет с табаком, тот скрутил козью ножку, отдал ее командиру. Бровка жадно затянулся и тут увидел на проселочной дороге танковую колонну, которая двигалась в Сенино со стороны Демидова. От неожиданности он глотнул слишком изрядную порцию едкого дыма, закашлялся, отбросил козью ножку в сторону, прошептал одними губами: «Ну нет, всем вам дойти до Сенина мы не дадим! Мы до вас дотянемся!»