А Ваагн Карапетян показал, на что способен «незаметный» коновод: он, как Чапаев, мчался на коне — сквозь ураган пуль, мин, снарядов.
Понесшая тяжкий урон батарея лейтенанта Бровки присоединилась к роте Хвостова, и, отражая вражеские атаки, они стали пробиваться к КП полка.
От каждой новой вести у майора Миронова все тяжелей становилось на душе.
Немцы у Дедова выбросили десант, рассчитывая, видимо, с его помощью накрепко замкнуть кольцо окружения. А что полк окружен — Миронов больше уже не сомневался.
Разведки у полка, по существу, нет. Как доложили ему Шишкин и сержант Лапшин, остатки ее бьются с напирающими фашистами — вместе с остатками роты Хвостова, защищающей остатки батареи Бровки…
Надо смотреть правде в глаза: кольцо немецкого окружения сжимается вокруг не 46-го полка, а остатков полка.
Сколько уже людей погибло, и командиров, и рядовых бойцов…
Ехилеву не удалось соединиться с Орловым — батальон Орлова отрезан от полка. Целый батальон…
И повсюду — стальной оскал окружения. Фашисты нажимают со всех сторон — бьют их пушки и автоматы.
А у 46-го полка — остатки боеприпасов, остатки батареи… И минометчики провалились как сквозь землю. И обоз неизвестно где. Ждать продовольствия, патронов, снарядов неоткуда.
Впервые с такой резкой, обжигающей ясностью представил себе Миронов безнадежное положение полка. Себе на гибель шел полк к Демидову.
А повел его туда и вверг в гибельное окружение он, майор Миронов.
Это он безоговорочно поверил данным полковой разведки, а они оказались ложными, и ему до сих пор непонятна роль Капканова, горячо и настойчиво убеждавшего, что перед Демидовом нет немецких войск и вообще силы немцев здесь не так уж велики… Капканов, Капканов, что ты за птица?
Но нечего валить собственную вину на других. Ответственность за судьбу полка целиком лежит на его командире.
А он, Миронов, проявил упрямство и тогда, когда простые советские люди, старик и девушка, пытались открыть ему глаза. Вот им он не поверил…
Со своим самолюбием и упрямством он просто недостоин командовать полком.
Так размышлял, забившись в глубину окопа, совсем павший духом, утерявший власть над собой майор Миронов. И он сам себе вынес суровый, безжалостный приговор: смерть.
Миронов вынул пистолет, положил его под оперативную карту.
Война, как смертельная болезнь, выявляет и силу человека, и его слабость.
Сильные даже перед лицом кончины или роковой опасности не теряют присутствия духа.
А у Миронова в трудной, безнадежной, по его мнению, ситуации сдали нервы.
Он и внешне неузнаваемо изменился за последние часы. Лицо осунулось, покрылось землистой бледностью, все черты его заострились, ввалившиеся глаза походили на черные колодцы…
Но в то же время это был человек, достойно воевавший в Испании, не раз встречавшийся с опасностью и смертью, это был человек предельно честный и храбрый и знающий толк в военном деле. Это был испытанный воин и коммунист.
И вот этот Миронов спорил сейчас с Мироновым, опустившим руки, отчаявшимся, поддавшимся самым мрачным мыслям.
«Ты серьезно решил свести счеты с жизнью, товарищ командир полка?»
«Да. У меня нет иного выхода».
«Ты считаешь себя виновным в том, что произошло с твоим полком?»
«Да. Я допустил непоправимую ошибку…»
«Ошибку!.. Хороша «ошибка», когда полк тает, как снег в оттепель».
«Я в полку — новый человек…»
«Ты все-таки ищешь себе оправдания! Войне все равно, новичок ты или ветеран. Она любого проверяет на прочность. И если ты истинный патриот своей страны — ты выдержишь самые суровые испытания!»
«Я не выдержал первого же экзамена. И заслуживаю высшей меры наказания, какая есть на войне, — смерти».
«Ладно. Ты покончишь с собой. Умрешь. Пистолет у тебя наготове. И Россия без тебя, наверно уж, не пропадет. Но твоя смерть разве поправит положение, в котором находится полк? Ты не подумал, что она может обрадовать только врага? А пуля, которой заряжен твой пистолет, — она ведь предназначалась для того, чтобы ты направил ее в фашиста, а не пустил себе в висок».
«Что же мне делать?»
«А то же, что делают твои бойцы: они из последних сил бьются с врагом, кровь свою проливают — и жертвуют своими жизнями и кровью не зря, не зря, и, как им ни трудно, как ни тяжко, никто из них, я уверен, и не помышляет о самоубийстве!»
«На них нет никакой вины… Это я повинен в их трагедии».
«Война сама по себе — трагедия. И на войне случается всякое. И промахи, и поражения. И искупить свою вину смертью — это легче всего. Ты попробуй искупить ее, найдя способ спасти остатки полка».