В школе он чувствовал себя спокойнее, чем когда-либо. Он привык сидеть впереди и вскоре понял, что это неплохое место. Микки, новый сосед, не говорил ни слова, зато после того, как Ади спас его от очередного визита к директору, стал по утрам едва заметно кивать ему. Учителей по большей части интересовало то, чем занимаются на задних рядах, и тех, кто впереди, почти не заставляли отвечать на вопросы или читать вслух отрывки. В каком-то смысле Ади даже радовало, что не с кем было поговорить. Что вообще можно было сказать? Расписание накладывало свой порядок на день, и можно было отключить часть разума – надоедливую, детскую часть, которая, когда ей нечем было заняться, начинала задавать вопросы без ответов.
Большую часть времени это прокатывало, даже на переменах, хотя на него странно смотрели оттого, что он сидел за партой и читал учебник по истории. Единственное, что его беспокоило, так это Нур, которая то и дело оборачивалась и бросала на него любопытные взгляды, словно желая что-то сказать. Наконец, в пятницу, во время перерыва между занятиями, он понял, что это может быть.
– Хм, послушай. – Ади откашлялся, и она повернула голову, словно ждала его голоса. Под ее сияющими локонами он мельком увидел серьгу – крошечный диско-шар, переливающийся тысячей цветов, – но она исчезла в одно мгновение, как падающая звезда в ночи. – Твоя книга у меня. Это, хм…
– Я знаю, – сказала она, хмурясь или улыбаясь, он не разобрал.
– Я имею в виду… – Он почесал ухо. – Сейчас у меня ее нет, принесу завтра.
– Хорошо. – Она продолжала смотреть на него, будто ждала чего-то большего. Она и впрямь странная, подумал он, чувствуя, как его обжигает ее лазерный взгляд. Это произвело на него своеобразное впечатление – захотелось отвести глаза, спрятаться под письменным столом, раствориться в каплях дождя, барабанивших по окнам. И в то же время ее сияющие карие глаза вызывали у него желание сказать ей, что он перечитал каждое стихотворение трижды, что каждый раз он чувствовал, что читает их в первый раз, открывая новые смыслы, которые до этого упустил. Но голос словно застрял где-то в животе, и Ади мог лишь копаться в рюкзаке, как соседская собака в клумбе.
– Да мне не к спеху, – ответила Нур и отвернулась, когда вошел учитель математики и все встали. Впервые он почувствовал к сэру Принцу с вечно кислым выражением лица что-то вроде благодарности за то, что избавил его от неловкого разговора. И в то же время ему хотелось, чтобы разговор никогда не заканчивался.
Да, в школе стало полегче, но путь домой становился все утомительнее. Пока автобус мчался через Дели, сворачивая в пробки на кольцевой дороге, гудя сквозь хаос строительства эстакады, грохоча по новому мосту через Ямуну на далекий восток, Ади глубже вдавливал тело в сиденье, задаваясь вопросом, по-прежнему ли, когда он вернется домой, входная дверь будет заперта. Это длилось уже неделю.
Он остановился у двери и прислушался. Из кухни не доносилось ни звука, никто не спорил с Аммой, никто не разговаривал по телефону – только тишина, звеневшая в ушах. Он хотел было подняться на террасу, но было слишком жарко. После утреннего ливня солнце вернулось и с новой яростью нагоняло потерянные часы.
Он шагнул внутрь и осторожно запер за собой дверь. Всего за несколько дней без Ма дом начал разваливаться. Повсюду валялись тряпки и скомканные газеты, потерянные носки и перевернутая обувь, раскрытые упаковки от печенья и пробки от кетчупа, чашки с пятнами от чая и покрытые коркой ложки. В чем-то Ади был виноват сам, но большая часть мусора появлялась из-за отца. Оба они привыкли ходить по дому, как младенцы в ходунках, оставляя за собой след из грязи. Они не задумывались о том, что кто-то всегда был рядом, чтобы за ними убрать.
Решение отца в первый же день состояло в том, чтобы найти Ма замену. Он предложил удвоить жалованье тете Рине, если она будет проводить у нас весь день, заботиться об Амме и содержать дом в чистоте. Но это слишком тяжело, чтобы справиться в одиночку. Аммы было много для кого угодно, даже для Ма. И мешала еще одна проблема: тетя Рина принадлежала к слишком низкой касте, то есть была слишком «нечиста», чтобы подавать еду Амме, так что у Ади не было выбора, кроме как кормить ее самому.
– Бабу? – позвала она.
Он бесшумно вошел и неподвижно, как мертвый, лежал на диване едва дыша, но она все же могла понять, что он дома. Разве старики не должны быть глухими? Слух Аммы был еще острее, чем у самого Ади, и он понимал, что прятаться бесполезно. Как только она заплачет, то начнет битву, в которой он просто не сможет победить. Он пошел на кухню, положил еду в ее тарелку, принес в комнату.