По пути поймала несколько сочувствующих взглядов и знаков удачи. Светлана разводила руками, мол, она тут ни при чем. Я же злилась на него, его невесту и немного на себя, лишь потому что не сломала ей палец, когда был подходящий случай. Тогда было бы не так обидно.
Ира перекрестила меня и открыла передо мной дверь в кабинет руководителя, в котором, кроме Александра Дмитриевича и его невесты, не было никого.
Проходя внутрь, я сразу же поинтересовалась, будет ли Вероника Сергеевна. Надеялась, что она единственная, кто может за меня заступиться. Но кто я такая? Всего лишь рядовой сотрудник, а он – сын и наследник холдинга, рядом со своей будущей женой. По любому, она встанет на их сторону.
– Вероника Сергеевна отошла от дел, – холодно произнес Александр Дмитриевич, который только что стоял у окна, а затем подошел к своему столу и сел на его край, скрестив ноги и руки.
«Выжидательная поза, заметила я».
Его невеста сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и демонстрировала своё превосходство. Я это четко ощущала. Если не я, то кто за меня заступится? Я решила сразу перейти в наступление.
– Если вы собрались меня уволить, я протестую! – заявила я и встала в позу «руки в боки». Если уж протестовать, то делать это нужно было правильно: изложить суть и аргументировать свою позицию. Я заставила свой мозг работать, генерируя идеи, за которые можно было бы зацепиться. И привела убедительные доводы, почему я должна остаться, несмотря на то, что его невеста постоянно пыталась меня перебить.
Директор резко одернул свою невесту, перейдя на официальный тон:
– Марина Владимировна, вам не давали слово, – и продолжил внимательно меня слушать.
– На этом всё! – выдохнула я, словно только что сдала сложный экзамен, чувствуя, как по спине стекают капельки пота. Затем я обратилась к его невесте: – Я не собиралась подслушивать ваш… – сделала специально паузу, – разговор, и за это извиняться не буду. Но Вероника Сергеевна всегда учила меня, что личные беседы с ухажерами следует вести вне рабочего времени.
Девушка вскочила с кресла.
– Эта дрянь на меня напала! И хотела сломать мне палец! – и стала тыкать в мою сторону тем самым пальцем.
– Хотеть и сломать – это разные вещи, – пояснила я.
– Любовь Олеговна! – перебил меня гендиректор. – У вас были причины так себя вести?
– Причины? – сейчас объясню: – Марина Владимировна, в порыве злости или из-за ПМС, не знаю, что у нее там, но она первой начала, ударив меня по больному месту. – Я решила сыграть на жалости, как говорится, все методы хороши, лишь бы не уволили. – Не знаю, доводил ли отдел кадров до вас информацию, но я недавно выписалась из больницы после серьезного ранения.
Похоже, моя тактика сработала: его ноздри раздулись от гнева, и он неодобрительно покосился на экс-невесту.
– Любовь Олеговна, можете идти, – скомандовал он.
– Я не уволена?
– И не собирался. Но напоминаю, в нашем издательстве никто не угрожает и не причиняет вред. Все личные дела – за пределами работы.
«Не собирался? Так зачем меня тогда вызвали, если не для увольнения?» – не знаю, что меня сейчас больше злило: то, что мне пришлось оправдываться или то, что я ошибалась на его счет.
Покинув кабинет, я притихла за дверью. На Марину Владимировну обрушился шквал негодования, чему я была очень рада. Улыбаясь, я направилась к своему рабочему месту.
***
/Александр/ В кабинете у директора
– Я не горел желанием тебя здесь видеть, но обещал своей матери. Если тебе не нравится, ты всегда знаешь, где выход. Держать тебя здесь никто не будет! – Александр сдерживался, чтобы не накричать на нее и не выгнать её из кабинета.
– Алекс, если ты мстишь мне за тот день, то ты ошибаешься. Между Орловым и мной ничего не было и не могло быть.
– Мне уже всё равно.
– Саша, как мне доказать тебе, что я не изменяла? – Марина подошла ближе и попыталась прикоснуться к нему, но натолкнулась на преграду.
Он был в ярости. В его памяти стоял четкий образ, как его любимая женщина висела на шее у его друга Орлова, как тот распускал руки и целовал её. Марина могла принадлежать только ему, и никому больше. Александр всегда был собственником. Завязалась драка, после которой последовали дорога, фонарь, столб и полгода в коме. Этого он не мог забыть и простить.