— Едим, да свой. Рано ты, братец, позаботился.
— Как бы не упустить…
— Раз сказал — значит, сказал.
— А я к вам с просьбицей… Рассрочечку бы.
— Никаких рассрочек. Сразу и полностью.
— Где же и соберу?
— Это не мое дело. Не соберешь — другого найду. Свято место не будет пусто.
— Это ваше последнее слово?
— Как сказал…
Пять дней назад гардеробщик ресторана Иван Савельевич в одночасье отдал душу богу. Все эти дни в раздевалке временно работал гардеробщик из парикмахерской, находящейся в другом крыле гостиницы, отставной интендант Прохоров. Но как только он заговорил о постоянной работе, Алексей Потапыч уточнил условия:
— Восемь тысяч единовременно и зимой тысячу ежеквартально. В летнее время — половина.
В зал вошла старшая официантка, и Алексей Потапыч начальствующе продолжает:
— Принесите еще две рекомендации, справку с места жительства. И чтобы на работе ни-ни… У меня быть как стеклышко… Легкий запашок — и, будьте ласковы, получите расчет. И чтобы с клиентом вежливо… Анюта, подогрей картошку, совсем остыла… Иди, товарищ Прохоров, иди… Как оформишься, так и начинай, действуй…
Съесть любимое блюдо не пришлось. Появился шеф-повар Сметанкин и многозначительно произнес:
— Христофоров к телефону требует. Немедля.
Алексей Потапыч побледнел, сжался, насколько позволяло его шестипудовое тело.
— Чего ему?
— Не сказал…
Алексей Потапыч в суматохе наступил своему любимцу на лапу. Тот рявкнул.
— Вертишься на ходу! — крикнул директор «Сети» и помчался к телефону, пнув по дороге стул.
Он осторожно, словно это была змея, взял лежавшую на столе трубку и сразу услышал голос Юрия Андреевича:
— Где ты ходишь? Опять, наверное, едой развлекался? Смотри, лопнешь… В пять часов соберемся у тебя, как всегда в третьем.
— Третий занят. Художники заказали. У них сегодня юбилей Ненашева.
— Меня твои маляры не интересуют. Пересади их в пятый. А в третьем прикажи накрыть. Скажи официантам, Стряпков, мол, мальчишник устраивает. Жениться опять собрался…
ГЛАВА ПЯТАЯ,
объясняющая, что такое «Тонап».
Три года назад в душный июльский день тогдашнего секретаря Краюхинского горисполкома Фролова посетила гениальная мысль. К вечеру эта мысль была реализована — секретарю принесли из типографии изготовленную по его заказу табличку: «Тише! Идет заседание!» Табличка понравилась, тираж немедленно довели до трех экземпляров.
На другой день состоялась проба. Табличку повесили на дверях зала заседаний. Обычно каждый входящий в исполком считал своим долгом приоткрыть дверь и просунуть в щель голову. Некоторые чересчур любопытные граждане даже входили в зал. Когда зал был пуст, эти заглядывания раздражали постового милиционера, так как дверь немилосердно скрипела. Скрип у нее был особенный: на первых поворотах петель она издавала тонкий писк, затем шел легкий хрип, переходящий в низкие, басовые звуки. Заканчивалась рулада чем-то похожим на всхлипывание. Чем только петли не смазывали: машинным маслом, колесной мазью, льняным маслом и даже сливочным. После сливочного дверь дня три отдыхала, затем принялась за старое с еще большей музыкальной выразительностью.
Представьте, что испытывали члены президиума исполкома на заседаниях? А ораторы? При каждом открывании дверей все повертывали голову — интересовались, кто вошел. Опытный оратор делал паузу, а неопытный сбивался со взятого тона и говорил не то, что хотелось председателю.
Как только табличка «Тише! Идет заседание!» появилась на двери, ее открывал только пожарник, проверявший состояние противопожарной охраны.
Фролова поздравили с успехом. А он, поняв магическую силу таблички, второй экземпляр повесил на дверях своего кабинета. Даже посетители, ранее не слушавшие технического секретаря и входившие к Фролову запросто, останавливались перед его дверью как вкопанные.
Третий, самый хороший экземпляр Фролов повесил на дверях кабинета председателя, и тот наконец получил возможность сосредоточить свое внимание на общегородских проблемах, а не разбрасываться по индивидуальным нуждам.
Нововведение с невероятной быстротой распространилось по многим городским учреждениям и немало способствовало укреплению дисциплины среди посетителей.
Месяца через два Фролов, посетив радиостудию, приятно изумился: и здесь его, правда несколько измененная, табличка нашла достойное применение. Над дверью радиостудии висело красное световое объявление: «Тише! Идет передача!»