У нас много пишут, что, дескать, на самолете до отдаленного пункта лететь часа четыре, а вот от аэродрома до города, на каких-нибудь десять — пятнадцать километров, приходится тратить времени в два раза больше. В Краюхе в этом смысле все отменно хорошо — приземлились мы в пять утра, в шесть я на машине Солодухина был уже у гостиничного подъезда, а в половине девятого сидел в кафе при ресторане «Сеть» за завтраком.
Подавал мне пожилой официант, одетый по летнему времени в белую куртку. Что-то в его лице мне показалось знакомым, и я рискнул задать вопрос, на который сам, откровенно говоря, не люблю отвечать, считая его пустяковым:
— Скажите, пожалуйста, где мы с вами могли встречаться?
Некоторые доморощенные остряки нередко отвечают:
— Да мы же с вами в одной тюрьме сидели… Ха… ха!
Официант улыбнулся и вежливо ответил:
— Не узнаете?
И тут, по улыбке, я сразу узнал Латышева, бывшего директора «Сети».
— Алексей Потапыч!
— Я, как видите…
— Ну, вас не узнать. Без бакенбардов. Похудели, помолодели.
— Слава богу, чувствую себя хорошо.
— Давно, извините, вернулись?
— Скоро два года. Время летит, не замечаем.
Посетителей в кафе не было, и мы разговорились. Латышев рассказал, что отбыл срок и вернулся в Краюху.
— Куда же еще? И вот поступил сюда официантом.
— Почему же здесь работаете, а не в большом зале?
— Не хочу. Соблазнов там много. А я до сих пор с душевным трепетом вспоминаю. Даже говорить не хочу.
Мимо окна прошел мужчина и помахал Алексею Потапычу рукой.
— Вот еще один.
— Кто это?
— Поляков. Помните, ларьком возле парка заведовал? Сейчас в сберкассе кассиром работает.
Заметив мое удивление, Латышев, улыбаясь, рассказал:
— Его там, где мы были, счетному делу обучили. Понравилось ему кассиром быть — мне, говорит, доверяют.
— И ничего?
— Все в порядке. Теперь ему можно весь алмазный фонд доверить, ни одного камушка не пропадет.
Я, наверное, многое услышал бы от Алексея Потапыча о старых знакомых, но вошла буфетчица и сказала:
— Товарищ Латышев, вас Петр Иванович просит.
Алексей Потапыч спросил меня:
— Посидите еще или рассчитаемся?
Расплачиваясь, я поинтересовался, кто это — Петр Иванович?
— Наш директор, Коротков. Помните, когда-то прокурором был, потом защитником? Не пошло у него это дело. Все подзащитные от него отказывались. Начнет словно бы в защиту, а кончит — ну чисто государственный обвинитель. А сейчас у нас хозяйствует… Извините, побегу, а то осерчает.
В вестибюле гостиницы я купил свежий номер «Трудового края» и, как это принято, начал читать с четвертой полосы. Газета меня порадовала обилием информаций. Все заметки начинались с двух слов: или «вчера», или «сегодня».
«Вчера состоялось совещание по благоустройству…», «Вчера состоялось открытие нового кинотеатра „Мир“…»
Я вспомнил время, когда даже такие заметки появлялись в «Трудовом крае» не ранее чем через неделю после происшествия. Бывший редактор Курагов очень любил все согласовывать «в инстанциях». И согласовывал подолгу.
Еще одна заметка остановила мое внимание: «Сегодня в редакции „Трудового края“ состоится очередная литературная „среда“. Будет обсуждаться новая поэма Константина Осинина. Начало в семь часов. Просьба не опаздывать».
Я обрадовался возможности интересно провести первый вечер в милой моему сердцу Краюхе.
Меня потянуло на набережную, полюбоваться простором, открывавшимся взору. Я даже припомнил стихи моего друга, сменившего, к сожалению, поэтическую музу на кресло главного редактора солидной газеты:
Набережная стала нарядная. Молодые липы разрослись, получилась тенистая аллея. Газон был необычный — в густой зеленой траве виднелось бесчисленное количество маков. И еще одно нововведение поразило меня: скамейки на набережной окрашены в разные цвета — красные, синие, желтые, белые. И, черт возьми, это очень приятно для глаза.
Я присел на голубую скамейку, на которой дремал симпатичный старичок. Он при виде меня встрепенулся, и начался, как водится, разговор:
— Кто это додумался до такой прелести? — спросил я про разноцветные скамейки.