— Чье же?
— Где же он взял?
— Не знаю.
— Я боюсь…
— Стой тут. Я спущусь.
— Не ходи, не надо! Я боюсь!
— Пойдем вместе.
Они спустились в яму. Пачки лежали кучкой. Одна отлетела в угол, устроилась у подножья большой кадушки с капустой.
— Сто тысяч? Тут миллиона три! Отделение Госбанка.
Вася уложил пачки в клеенку, но закопать не успел, послышался голос Марьи Павловны:
— Дети! Скоро вы?
— Идем, мама!
Они торопливо выскочили из ямы, погасили свет. Пока Зойка запирала дверь, Вася шутил с тещей:
— Чуть не угорели в погребе. Угорела барыня в нетопленной хате.
Юрий Андреевич стоял в дверном проеме, как в траурной раме, и в этом было что-то зловещее. Тревожно смотрел на молодых: «Слава богу, все в порядке. Ишь как Зойка растрепалась, щеки горят. Видно, и впрямь целовались».
Бодро разлил по рюмкам вино, провозгласил:
— Живите хорошо, ребята.
И не удержался от поучений:
— Вот мы с матерью сколько прожили! Хорошо прожили, стыдиться нам нечего.
Вася и Зойка переглянулись. У Юрия Андреевича опять екнуло сердце: «Чего это они?»
Выпили. Христофоров привычно похвалил грузди:
— Хороши! И как ты их, мать, только сберегаешь?
Счастливая, что все, кажется, обошлось по-хорошему, Марья Павловна простила мужу обиды и, как всегда, со смехом ответила:
— Слово я такое знаю. Вы только подумайте, Вася, сама я с юга, у нас там грибов и в помине нет, а научилась, как будто всю жизнь в Краюхе прожила.
Христофоров несколько раз посмотрел на ключи от погреба, висевшие на законном их месте. Неожиданно для себя спросил дочь:
— Хорошо погреб заперла?
Зойка совершенно спокойно ответила:
— Хорошо. А что?
— На днях у Мочаловых очистили. Поросенка они накануне зарезали — одну голову оставили.
Вася успокаивающе пошутил:
— Ваши кадушки не унесут. Надорвутся…
Посоветовались, где Васе ночевать: здесь, или идти домой. Он был бы рад остаться, но Юрий Андреевич запротестовал:
— Родителям не сказал? Иди домой. Яков Михайлович с Еленой Сергеевной на нас обидятся. Скажут: «Украли сына!»
Зойка вышла проводить Васю до калитки. Юрий Андреевич слышал, как она сказала матери:
— Я, мама, в чулане лягу. Душно дома.
И еще Христофоров слышал, как молодые стояли у крыльца, шептались. Потом хлопнула калитка, скрипнула дверь чулана.
В доме стояла тишина.
Юрий Андреевич проснулся словно от толчка. Первой мыслью было: «Надо сходить в погреб, посмотреть». Потом его чуткий слух уловил какую-то подозрительную возню. Он вышел в кухню и даже не удивился, увидев, что ключей от погреба на гвозде нет.
«Ах подлец!» Христофоров торопливо натянул пижамные брюки, всунул ноги в тапочки и, стараясь не скрипнуть дверью, крадучись, подошел к погребу — замка на дверях тоже не было. «Что мне делать с ним? Что?» Его охватила острая, тоскливая ненависть. Он с трудом сдержал злые, бранные слова.
Из ямы доносился шепот:
— Заверни получше.
— Не мешай… Им тут не долго лежать…
Юрий Андреевич рванул дверку и спрыгнул в яму.
Зойка заплакала, закрыв руками лицо. Василий стоял на коленях, собирая пачки денег.
— Положи! — злым шепотом приказал Христофоров.
Василий бросил деньги и выпрямился.
— Зойка! Пошли…
Зойка не могла сказать ни слова, она только замахала руками.
— Идем, Зоя…
Василий не договорил. Юрий Андреевич со всей силой ударил зятя в. подбородок, схватил за брючный ремень и повалил на кадушки…
— Я тебе, сволочь! Гадина! Я тебе покажу…
Он был страшен, разъяренный председатель «Тонапа». Только об одном он не забыл — об осторожности — и произносил гадкие, мерзкие слова шепотом. Он плевался, хрипел, царапал Василию лицо. Зойка хватала его за руки, но он ударил и ее.
Зойка дико закричала:
— Мама!
Сверху раздался спокойный голос:
— Граждане! Что это у вас происходит? Может, подниметесь наружу? Здесь вам будет сподручнее.
Над ямой склонилась голова в бело-красной милицейской фуражке.
— Поднимайтесь, граждане, поднимайтесь. Гражданин Христофоров тут проживаем? Вы будете? Разрешите предъявить вам ордерок. Шаповалов, закрой калитку.
Он был очень вежлив, младший лейтенант милиции Столяров. Старался не смотреть на Зойку, на которой отец порвал кофточку.
Василий кивнул на погреб:
— Вы бы, товарищ лейтенант, в яму спустились. Там кое-что для вас припасено.
— Спустимся, молодой человек. Все посмотрим. Имеем на то особое распоряжение. Пройдемте, граждане, в помещение. Шаповалов! Обеспечьте понятых.
На пороге стояла полусонная, но все сразу понявшая Марья Павловна. Зойка с плачем кинулась к ней:
— Мамочка!
Юрий Андреевич сидел нагнув голову, зажав руки меж колен.
За все время обыска он не произнес ни одного слова.
Шаповалов считал деньги. Соседи — старик Мурзаков и старший сын Мочаловых Андрей — внимательно наблюдали, как милиционер проверял каждую пачку. Когда отсчитал первый миллион, Мурзаков, вздохнув, громко сказал:
— Прорва!
Марья Павловна сидела на табуретке, тупо уставившись в одну точку. Зойка ничком лежала на кровати, беззвучно плакала. Вася пристроился у нее в ногах, изредка наклонялся и говорил:
— Ну, будет тебе, Зойка, будет!..
Столяров, все делавший серьезно, с неизменной вежливостью, один раз все же, не выдержав, пошутил:
— Ты, Шаповалов, чисто как кассир. Напрактиковался за ночь.
Все было закончено в два часа ночи. Когда Шаповалов объявил результат — два миллиона сорок шесть тысяч пятьсот рублей, даже Зойка оторвалась от подушки.
Старик Мурзаков уважительно сказал:
— Пароход!
Андрей Мочалов, подписывая протокол, поделился со Столяровым:
— А мы на той неделе ему из кассы взаимопомощи четыреста рублей еле наскребли. На ремонт дома просил…
Столяров иронически усмехнулся, но ничего не сказал. Не положено говорить лишнее.
— Хозяюшка. Мешочка не найдется? Чемоданчика?
Марья Павловна, двигаясь медленно, как в воде, принесла из чулана мешок.
Столяров кидал пачки. Христофоров посмотрел на стол, Осталось пачек десять. Столяров все кидал и кидал. Ушла в мешок последняя пачка. Ушло в мешок все — дача между Гаграми и Сухуми, с двумя верандами, с цитрусовым садом, с видом на голубое море, с жильцами на весь летний сезон…
— Пошли, гражданин Христофоров!
Юрий Андреевич поднялся. Левая щека у него дергалась.
— Позвольте до ветру, — хрипло спросил он.
— Пройдите, только не задерживайтесь. Шаповалов, проводи. Граждане понятые, вы свободны.
Но никто не ушел. Все сидели молча. Прошло минут пять. Столяров крикнул:
— Шаповалов! Поторопи…
Шаповалов постучал. Через секунду он вбежал в комнату:
— Товарищ лейтенант! Скорее…
Христофоров висел на шнурке от детских прыгалок. Они со времен Зойкиного детства болтались в коридоре на крюке. Сначала Марья Павловна держала их там как устрашающее средство от шалостей дочери, а потом о них просто забыли. И вот, пожалуйста! Юрий Андреевич схватил прыгалки в полутемном коридоре незаметно для милиционера.
Столяров крикнул Шаповалову: «Держи!» — и молниеносно перерезал шнур. Они вытащили Христофорова во двор, и лейтенант начал делать ему искусственное дыхание. Голова у Юрия Андреевича беспомощно моталась.
Старик Мурзаков попытался было давать советы, но лейтенант действовал как заправский санитар.
— Шаповалов! Доктора…
Прибежала врач Генриэтта Давыдовна, проживавшая по соседству. Она прослушала Христофорова и констатировала:
— К сожалению, медицина тут бессильна. Я думаю, что причина смерти не удушье. Сдало сердце еще до того, как он повис. Возможно, не так, вскрытие покажет точнее.
И совсем некстати спросила мокрого от бесполезных усилий, расстроенного лейтенанта: