Книгу прислал один из друзей-летчиков, уехавший в отпуск.
В стенгазете появилась карикатура. Кулешов был изображен на ней в форменной фуражке с пышным султаном из павлиньих перьев, в ярком восточном халате с эмблемой ГВФ, с хлыстом в руке, а перед ним на задних лапках сидел Находка, держа в зубах учебник английского языка. Подпись гласила:
«Лучший летчик среди дрессировщиков и лучший дрессировщик среди летчиков».
Он учил Находку слушаться слова «нельзя»: закрывал ладонью кусочек колбасы и повторял: «Нельзя, нельзя», — потом отводил руку, и, если Находка пытался схватить колбасу, все начиналось сызнова. Зимой он повел Находку в поселок, и теперь слово «нельзя» распространилось на кур, которые разгуливали по дворам. Просто Кулешов предвидел кучу неприятностей, которые начнутся у него, если Находка удерет и начнет пробавляться соседской курятиной.
Находка рос и становился умнее и спокойнее. Но признавал он только одного Кулешова. Стоило кому-нибудь протянуть к Находке руку, чтобы погладить такую приятную светло-рыжую шерсть, как он стремительно кусал и бросался к ногам хозяина: уши прижаты, загривок шевелится, нос наморщен, а черные губы по краям приоткрыты так, что видны острые клыки. Успокаивался Находка быстро и шел дальше, будто ничего не случилось и будто не бежит очередная жертва в санчасть, к фельдшеру, мазать йодом и бинтовать укушенный палец. Наконец все смирились с тем, что гладить Находку нельзя.
Теперь Кулешов отпускал Находку без поводка. Рыжий зверек бегал кругами, временами приближаясь к хозяину, словно желая сказать: «Видишь, я здесь, я никуда не убегаю. Не волнуйся, пожалуйста». А Кулешов волновался всякий раз, когда отпускал Находку. Временами корсак уходил далеко и метался по снежной целине. Он был плохо виден издали. К зиме шуба Находки светлела еще больше. Кулешов следил за ним со смешанным чувством тревоги и надежды. Потом, не выдерживая, свистел, и Находка, мгновенно останавливаясь, поворачивал голову: «Я здесь. Я никуда не убегаю».
Теперь, улетая с утра, Кулешов привязывал его к дереву возле самого аэродрома, зная, что никто корсака не возьмет — он просто не дастся в чужие руки. Летчики рассказывали, что Находка долго и тоскливо смотрит ему вслед. Он уже привык к шуму машин и, когда Кулешов улетал, ложился и сворачивался калачиком, пряча нос под заднюю лапу, — и только уши все время жили своей жизнью, то опадая, то снова вставая торчком над головой. Если к Находке кто-нибудь подходил, он не шевелился, но начинал морщить нос, и тогда за черными губами показывались клыки…
Однажды, отправляясь в очередной рейс, Кулешов не привязал Находку. Он сказал ему: «Лежать!» — и ушел, не оборачиваясь. Ему очень хотелось обернуться, потому что он уже простился с Находкой. Через два часа он посадил машину и, отрулив к стоянке, спрыгнул на землю. Светлая шерсть Находки была хорошо видна на фоне черного дерева. Кулешов шел к дереву и улыбался…
Летом Василия Кулешова перевели в авиационный отряд спецприменения. Он должен был жить в одном из дальних целинных совхозов. Работа ему предстояла нелегкая: придется летать на пятиметровой высоте, разбрызгивая гербициды, а за день совершать сорок пять или пятьдесят полетов. Но взять с собой Находку Кулешов не решился. И держать негде, и кормить некогда. Пришлось договориться с поварихой тетей Дашей о том, что он оставит его на полторы-две недели в закрытом дворе кухни, а тетя Даша будет кормить Находку. Ничего! Проголодается — и начнет есть как миленький.
Но на пятый день он услышал по радио свое имя. Радистка трижды повторила, что Находка ничего не ест, и тем же вечером Кулешов попросил по радио у командира отряда разрешения вылететь домой на полчаса «для устройства личных дел». Командир ответил: «Разрешаю в нерабочее время». Конечно, он знал, для чего потребовалось Кулешову прилететь на полчаса.
Кулешов увидел Находку, свернувшегося калачиком в дальнем углу двора, возле поленницы. Когда он вошел, корсак медленно поднял острую исхудавшую мордочку и, тихо повизгивая, начал лизать Кулешову руку. Летчик гладил Находку, бормоча какие-то слова, но какие — он и сам не мог вспомнить после. На руках он вынес Находку, бегом пересек улицу, добежал до своего дома и открыл дверь. И когда он опустил Находку на пол, корсак, пошатываясь, направился под стол, на то самое место, куда забился год с лишним назад, дрожа от страха и голода.
Кулешов сбегал на кухню и принес в банке немного бульона с мясом. Находка ел, постанывая. Кулешов боялся дать ему сразу много еды, но Находка не доел и того, что было. Тоскливо он глядел на Кулешова, а тот все гладил и гладил Находку, все приговаривал: «Хороший ты мой, как же это ты, а? Зачем же ты так?»