У обвинителя синедриона хорошо отработана бездоказательная система обвинения. Какие словесные штампы! Он точно знает, как и что следует понимать простому иудею, что желает божественный император и что для этого нужно сделать прокуратору. Штампы! Однако как они действуют на толпу, как быстро они её ориентируют! Недаром подобные штампы использовали ещё в Египте тысячи лет назад, и, несомненно, будут использовать в будущем. В сущности, они безотказны, так как не требуют умственного напряжения от исполнителя и каких-либо способностей от власть имущих. А в результате только за то, что проповедник кого-то ударил верёвкой, — смерть.
Актуарий, наклонившись к прокуратору, тихо проговорил:
— Никаких новых положений обвинения выступающим выдвинуто не было.
— На основании каких установлений обвинитель требует смертной казни: закона или обычая, закреплённого в религиозных документах?
— Такого документа нет, — ответил актуарий.
— Что ж, Озания не понимает вопроса, выдавая одно за другое? Для нас это не одно и то же.
— Да нет, всё они понимают. Привыкли действовать под эгидой божьего наказания; исходное положение о божьем наказании позволяет вообще устранить такое понятие, как закон. В данном случае синедрион перепутал нас со своими подданными.
Прокуратор подался всем телом к задержанному и спросил:
— Называл ли ты себя царём иудейским и зачем?
— Я называл себя сыном царя небесного, — ответил галилеянин, показав на небо, — там моё царство, также как и царство всякого верующего в Господа.
— Ну, а что ты скажешь о захвате государственной власти?
— Как я могу захватить власть, — заговорил галилеянин, — имея рядом только двенадцать спутников, с трудом обеспечивающих себе пропитание. Я не имею серьёзной опоры в среде верующих. Мои попытки нести истину, любовь к ближнему и сострадание к потерпевшим жизненное крушение находят слабый отклик среди детей небесного Отца моего. Слишком жёстки каноны веры: они не способны родить в душе иудеев теплоту духа и сострадание к ближнему. Цель моих проповедей лежит далеко от трона царей иудейских, а написанное — просто глупость врагов, которые хотят меня погубить.
Понтий Пилат окаменел. За много лет жизни он увидел человека, владеющего светом истины. Прожив долго на Востоке, прокуратор и сам проникся, не замечая этого, верой в понятие истинности бытия и в то, что узревшему такую истину открываются тайны, знание которых делает его хозяином жизни, и не удивительно, что следующий вопрос прокуратора был:
— А что такое истина?
Галилеянин развёл руками и стал говорить о созревании истины в душе верующего и что она доступна людям, достигшим высокой степени познания духа.
Прокуратор был разочарован. Чуда не произошло, и он сразу потерял к этому вопросу интерес.
— Каково твоё отношение к священнослужителям и к храму, который ты, как следует из документов, собрался разрушить?
Галилеянин встрепенулся, от его обречённости не осталось и следа, глаза загорелись, тело напряглось.
— Да это же паразиты на духовном теле Отца моего. Левиты, спекулируя на его заветах, убеждают верующих, что посредниками меж людьми и богом могут быть только они. Любой иудей, где бы он ни жил, каждый год обязан пожертвовать храму дидрахму, и каждый обязан в течение жизни лично принести жертву в храме хотя бы один раз. Хорошо устроились, живя в неге и не зарабатывая хлеб в поте лица своего. Я же говорю: каждый верующий может обратиться к Отцу небесному нашему сам и для этого совершенно не нужен храм Иерусалимский. Воистину это ловушка для душ человеческих, связанная с материальными приношениями, жертвенными животными, которых в итоге племя левитов и съедает — в городе продаётся только кошерное мясо. По своей прежней наивности я верил в силу слова и духовного начала. Сейчас я понимаю: слово не может повлиять на многотысячное племя, сплочённое только личными интересами, да ещё если речь идет об отказе от жизненных благ. Один, два человека от них могут отказаться, но всё племя левитов — никогда. Но понимание пришло ко мне слишком поздно, после совершения мною серьёзных ошибок. Вчера в состоянии невменяемости я стал гнать торгующих из храма и кричал, что они, левиты, устроили из храма божьего торжище, что они всюду ищут выгоду и готовы продать ради этого веру отцов наших, и потому всех их нужно выгнать из храма вон. Мною совершена серьёзная ошибка. Она да трагические события предыдущего дня и должны привести меня к гибели. Вот тогда и схватила меня дворцовая стража за нарушение порядка. Сейчас я не удивляюсь фантастическим обвинениям синедриона — они видят во мне непримиримого врага; к таким же выводам могут придти и другие — пример заразителен.
Галилеянин как бы осекся. Впрочем, главное он сказал.
Но прокуратор задавал уже новый вопрос:
— Как ты относишься к власти кесаря?
Ответ последовал незамедлительно.
— Всё от Бога, Отца нашего небесного. Богу — Богово, кесарю — кесарево.
Прокуратор повернулся к актуарию.
— Изложи наше мнение, Нумизий Руф.
Актуарий вышел вперёд и прочитал подготовленное решение суда. Заслушав мнение сторон, суд прокуратора пришёл к следующим выводам.
— Римским властям нет дела до нарушения галилеянином порядка в Иерусалимском храме, нет дела и до того, как молиться и понимать каноны веры, а также и до роли левитов и первосвященников в иудейской церкви. Обвинения в том, что подсудимый стремится стать царём иудейским и создать в земле иудейской царство небесное, не имеют в документе юридической доказательности. Установлен факт лояльности галилеянина к власти кесаря. Причины волнений среди населения в Иерусалиме приведены без должного анализа. Если отрешиться от предпасхальных приготовлений, как это удалось члену синедриона Озания, можно сделать предположение о стремлении толп иудеев, направляющихся в Иерусалим, уничтожить военные римские подразделения, находящиеся в городе. Данное дело в том виде, в каком оно представлено в преторию, касается юрисдикции или синедриона, или тетрарха Галилеи Антилы Ирода.
— Хорошо. Срочно составь документ за моей подписью и направь его тетрарху вместе, конечно, с галилеянином к нему на суд. Тетрарх прибыл сегодня утром и остановился в своём дворце в Вифседе. Ну да эти варвары лучше нас знают, где находится их царь.
Прокуратор был доволен. Удалось обосновать и перевести дело к тетрарху, ухищрения синедриона ни к чему не привели. Зря галилеянин имел такой обречённый вид и так серьёзно отнёсся к маленьким недоразумениям — подумаешь, побил посуду в храме. А ещё говорят, что пророки могут предвидеть будущее.
Но непонятная тревога сохранилась в глубине сознания:
— Всё-таки пошли человека к дому тетрарха, — тихо сказал прокуратор, — надо знать, чем всё это кончится. А мы продолжим суд.
Прошло около получаса, когда актуарий, наклонив голову к прокуратору, проговорил:
— Прибыл наш человек, посланный к дворцу тетрарха, и рассказывает о странных событиях. Разговор обвинителя Сарейи с тетрархом наблюдался со стороны, был краток и состоял из нескольких фраз:
«Скажи Каиафе, что я в курсе всех событий и не собираюсь таскать для него лепёшки из раскалённой печи. Пусть сам о себе позаботится. А теперь пошёл вон отсюда». Сарейя покрылся красными пятнами и бросился в канцелярию синедриона, а галилеянина стража повела сюда; скоро они будут здесь.
Хотя Нумизий Руф и кончил докладывать, прокуратор положение головы не менял, а значит, хотел услышать его мнение.
— Думаю, — начал тот, — в преторию будут доставлены более обоснованные с юридической точки зрения документы.
— А если перенести разбор данного дела? Проведём его сразу после праздника.
— Существует порядок, — продолжал Нумизий Руф, — по которому все дела, начатые в предпасхальные дни, должны быть закончены не позднее шести часов вечера: осуждённые — вывезены из города, приговорённые к смертной казни — казнены. По моему мнению, традиции не следует нарушать. Игемон знает, чего можно ожидать от иудейской толпы, да и речь-то идёт о полоумном крамольнике — одним иудеем больше, одним меньше.