— Что вы говорите!!! — в ужасе восклицает хозяйка.
— Да, вообразите себе! Господин Чира — человек воспитанный, а тот — мужлан, хоть и из дворян! Можете себе представить! Разве вы не слышали, сколько было с ним возни, пока отец заставил его учиться? Настоящий деревенщина! Три раза, говорят, из семинарии на хутор сбегал, с ножом в руках отбивался, чтобы за парту не садиться… И только в четвёртый раз, когда отец связал его недоуздком и прикрутил верёвкой к спинке заднего сидения и так отвёз в школу, только после этого остался он, наконец, в семинарии.
— Да что вы говорите?!
— А что вы думаете? С детских лет ясно было, что из него получится страшный грубиян, — закончила Габриэлла, складывая в корзинку вязание, которое она после третьего ломтика дыни опять было вынула.
— И что…
— Извините, милостивица, — говорит, одеваясь, Габриэлла, — я немного задержалась! Будьте здоровы. Целую ручки, гнедиге!.. Только, ради бога, никому ни слова! Мне не хотелось бы!.. Не хотелось бы, знаете, чтобы потом на меня косились… Будьте здоровы!
Глава четырнадцатая содержит конец повествования Габриэллы, которое не уместилось в главу тринадцатую. Следовательно, читатель узнает ещё некоторые подробности, относящиеся к вышеупомянутому крупному событию, и увидит, как создаётся и ширится в селе фама
Покинув супругу господина нотариуса, госпожа Габриэлла устремилась к гречанке госпоже Соке. А супруга нотариуса, в свою очередь, сломя голову помчалась к супруге господина кассира Гецы и к госпоже аптекарше — разведать, что им обо всём этом известно, и в зависимости от обстоятельств или обогатиться новыми сведениями, или поделиться собственными.
— Собака не укусит? — доносится голос с улицы.
— Ну, кто там ещё? — спрашивает госпожа Сока, окидывая взглядом калитку.
— Госпожа Сока, собака не укусит? — повторяют вопрос, и госпожа Сока узнаёт голос Габриэллы.
— Нет, нет!.. Она на цепи под амбаром. Заходите, не бойтесь! — кричит госпожа Сока. — О, что ей опять нужно, этой старой сплетнице?! (Госпожа Габриэлла не была ни старой, ни уродливой, как раз наоборот, но госпожа Сока была не в духе, а в таких случаях даже мужчины не бывают объективными и не стесняются в выражениях!) Опять помешает мне работать, как в прошлый раз, — ворчит госпожа Сока, склонившись над кучей старых заплесневелых перчаток, которые она разрезала на кусочки, чтобы завязывать ими бутылки с томатом, — в тот день ома заготавливала томат на зиму.
— Добрый день, кис ти хант[72]! — приветствует её госпожа Габриэлла. — Пардон, пардон, если я вас хоть чуточку обеспокоила… вы, как всегда, за работой. Господи, гнедиге, хотелось бы знать, когда вы отдыхаете?
— О, нисколько вы меня не потревожили. Как раз наоборот. Я вот только что сидела и думала: не пошлёт ли кого господь… скучно одной, хоть бы зашёл кто-нибудь. Ан глядь, вы и пожаловали, как по заказу. Сам бог вас послал!
— Право же, милая, я ненадолго, по делу забежала, да и вы, вижу, заняты.
— Шарю вот по шкафам, старые перчатки собираю — бутылки с томатом завязывать. И всё только бальные попадаются, бог знает с каких времён сохранились. Гляжу на них и диву даюсь — неужто это мои? Разве влезет в них вот эта моя теперешняя лапа? Как меняется человек! Да и то сказать, когда это было, милая! Боже мой, что такое человеческая жизнь? Не успеешь оглянуться, а годы ушли! Господи, каким, помню, франтом был мой покойный, когда ещё молодым купчиком за мной ухаживал!.. Эхма, и всё это прошло, всё!
— Но и вы должны признать, дорогая, что было ему за кем поухаживать, ей-богу было! — говорит госпожа Габриэлла.
— Да… не могу ничего возразить, не он один мне в этом признавался… Была молода, а что молодо, то и красиво… Было, да прошло! — вздыхает госпожа Сока.
— Эх, госпожа Сока, годы текут, что полая вода, говорят в народе. Что, милая, прожили, то и ваше.
— И то правда, — соглашается госпожа Сока.
— Да право же! А людям всё жить тесно! Поглядеть хотя бы на наших преподобных отцов, попа Чиру да попа Спиру… А что поделаешь?.. Одному тесно, а другой с жиру бесится!.. Словно тысячу лет собираются жить!