— Ну, до свидания, — сказала она.
— До свидания, милая, не стану вас задерживать, да и я по горло занята. Завтра приду к вам под вечер и всё подробно расскажу. Господи, уже чувствуется осень… день всё короче! Пока посуду помоешь да всё приготовишь, уже и стемнело! А мне ещё семь домов надо обойти. Адьё[76]! — И, поцеловавшись, они расстались.
Госпожа Габриэлла пустилась по скорняцкому переулку. У калитки она застала Пелу, жену скорняка Леки, — рассердившись на что-то, она бранила учеников.
— Уж не подрались ли вы с кем? — спросила госпожа Габриэлла.
— Нет, милая… да вот без мастера с учениками сладу нет.
— Ах, только-то, а я думала, подрались — сейчас ведь, знаете, это в моду вошло даже у дворян! Если уж священники дерутся…
— Какие священники? — встрепенулась Пела.
— Да попы… эти… наши.
— И кого они, говорите, побили?
— Хе, кого! Того, кто уж, наверно, не станет этим хвастаться. Будто вы не знаете! Вы — и не знаете?!
— Откуда мне знать! С тех пор как муж разъезжает по ярмаркам, я редко выхожу… и ничего не знаю.
— Верю, верю… Ну конечно, отец Чира к вам хвастаться не прибежит… Пожалуйста, дайте мне чашку воды колодезной — в горле пересохло от волнений и потрясений.
— Сделайте одолжение! Заходите, пожалуйста, — пригласила Пела, и они обе вошли во двор.
— И-их! — взвизгнула госпожа Габриэлла, испуганная лязгом цепи.
— Мила, ступай, загони Серка под амбар! — крикнула Пела ученику. — Он, знаете, терпеть не может городских и вообще обутых людей — за бродяг, должно быть, их принимает.
И в самом деле, Лекин пёс почти не лаял на босых крестьян, но, завидя господина или просто обутого человека, впадал в бешенство и норовил вцепиться зубами в каблук.
— Простите, — говорит Пела, — мой Лека вот уже три недели разъезжает по ярмаркам, а я боюсь, как бы в отсутствие хозяина не забрался кто в дом, вот и спускаю с цепи собаку.
— Большое вам спасибо! Чудесная вода. Господи, сказала «вода», а сама думаю: говорят, что люди сперва напиваются, а потом уж дерутся; но, видно, кому суждено, тот и без вина и без воды в драку полезет. Вот как сейчас с отцом Чирой…
— Ах, я забыла вас спросить, кто же на него напал?..
— Да отец Спира!
— Отец Спира! Ах, страсти какие! А за что?
— Да из-за жениха… господина Перы.
— А на нашей улице говорят, будто между Юлой и господином Перой было уже раньше всё договорено, ещё когда он в семинарии учился… Сказывают, что на другой день после его приезда обручение состоялось.
— Э, состоялось, чёрта с два! А вы, милая невестушка Пела, сразу и поверили? Сплетни и больше ничего! Конечно, поп Спира был бы рад-радёхонек этому, но уж больно он прижимистый, словно грек какой, ни крейцера не пожелал дать в приданое дочке. А поп Чира, тот, право же, умнее поступил — взял да и переманил юношу. Ведь если девица на выданье да ещё с изъяном, так, ей-богу, скряжничать не приходится!
— С изъяном? А нешто попова Юла с изъяном?
— А как бы вы думали?
— Да ведь она здорова как дуб!
— Э, только кажется, милая моя.
— О пресвятая и пречистая! Какой же у неё изъян? — спрашивает удивленная Пела.
— Да разве один, милая! Не знаю даже, с какого конца приняться!
— Ах, родимая, кто бы мог подумать! — недоумевает Пела.
— Прежде всего — не знает немецкого! Разве это не изъян для молодой девицы? Скажите сами!
Пела молчит, задумавшись, и ей кажется, что в самом деле это изъян.
— И ещё какой изъян… ещё какой, милая! Вам-то, как жене мастера, не в обиду будь сказано, это, понятно, совсем не нужно, но ей, ей…
— И подрались?..
— Чуть было не проткнул его крюком, которым солому дергают… На счастье, рядом оказались господа старосты и Аркадий, пономарь, и отняли у него крюк.
— Ах, страсти какие! Откуда же у него крюк?
— Да в церковном дворе это случилось… в церковном дворе… А он тогда схватил кирпич да как трахнет ему по голове — так все зубы и вышиб!.. Ну, собрался в доме больного консилиум бечкерекских врачей и дал заключение: нижнюю челюсть поминай как звали!.. Да и бог знает, останется ли жив!
— О-о, господи, что я слышу!
— Ну, а сейчас, невестушка Пела, всего лучшего. Спешу я! До свиданья! До свиданья! — И, прощаясь уже на ходу, вдруг споткнулась у самой калитки и от неожиданности вскрикнула: — Ах!
— Ой-ой, что с вами, вы чуть не грохнулись!