— Давай, хоть мне и не до этого.
Глава восемнадцатая Читатель увидит в ней, какие трудности приходится преодолевать человеку, который в ненастье вынужден спешно отправиться в путешествие
В это самое время входит Аркадий и спрашивает:
— Не нужно ли подводу поискать?
— Да, конечно! Только поторгуйся, не забудь. Знаешь ведь мужика! — отзывается отец Спира. — Прохвост он, теряет стыд и совесть, как увидит, что ты в нужде. Попадись, дескать, мне в лапы! И сам не знает, сколько запросить!
— Да кому вы это рассказываете? Не впервой мне с ними рядиться. Умею я поторговаться, и как ещё, не беспокойтесь! — похваляется Аркадий.
— Кого думаешь нанять? А? — спрашивает поп Спира.
— Да сейчас… по правде сказать, не очень-то, знаете, легко. Осенняя пора, дороги разбиты, грязь непролазная…
— Вот-вот, беда да и только!
— Как бы пригодились сейчас свои лошади с телегой! — вмешивается матушка Сида.
— Хе, об этом я, Сида, не раз думал, хе… да что поделаешь!.. К тому же и корма дороги; да ещё… те бачване заречные — вот кто наша главная помеха! Чуть прознают, что в Банате завелись у кого-то добрые кони, сразу налетят, анафемы! До чего засела в них эта проклятая страсть угонять лошадей у банатчан, просто диву даёшься! Ну пусть бы увели, угнали, чёрт их дери — так нет же, норовят ещё поиздеваться над хозяином. Вот Нецу, у которого месяца три назад коней угнали, мало того, что обокрали, ещё и сонного недоуздком связали, другим на потеху, а сами были таковы; домашним пришлось его выпутывать из сбруи. Вот оно как! А ещё в конюшне спал: решил самолично стеречь лошадей. До сих пор не смеет людям на глаза показаться от срама.
— А ещё оправдывается, — подхватывает Аркадий. — Лунатик, говорит, я, не слышу, что делается, когда задаю храповицкого. Можешь, говорит, спокойно запрячь меня в ломовую телегу — потащу без кнута и ничего, говорит, не почувствую! Ещё спасибо, мол, им, что обошлись по-человечески!
— Потому-то мне и неохота заводить собственный выезд, — отозвался отец Спира и, подойдя к окошку, вперил взгляд в стоявшую там стеклянную банку.
Наступила пауза.
Возможно, что одной из причин этой паузы были вышеизложенные размышления, но не менее веской причиной могло быть и то, что отец Спира, как всякий умный и экономный человек, не любил транжирить денежки. Летом всё было просто: всегда находилась оказия для путешествия, крестьяне постоянно ездили туда-сюда по своим делам. И когда его преподобию требовалась подвода, он попросту подсаживался к ним, ибо кто из прихожан решился бы отказать своему духовному отцу. Но в эту пору, в ноябре, редко кто даже запрягает лошадей, а если и запрягают, так разве только на свадьбу — попробуй тут воспользуйся случаем, просто беда! Всякий, к кому ни обратись сейчас, рассуждает отец Спира, непременно сдерёт с него и за прошлое, за то, что он бог весть когда проехал, не заплатив, — так что езда на даровщину может выйти боком.
Вот чего боялся преподобный отец, потому и откладывал это неприятное дело с наймом подводы и дотянул до последнего дня. Беспокоил его и домашний «барометр» — зелёный лягушонок в стеклянной банке на подоконнике: несколько дней подряд он упорно предсказывал ненастье.
— Ну, как же вы решили? — спрашивает Аркадий.
Спира молчит, задумчиво глядя на лягушонка в банке. Которые уже сутки он сиднем сидит на дне! Сидит день и ночь, к немалому огорчению отца Спиры и всех домашних, в особенности Юлы. Шаца отдал свои сапоги сапожнику — головки поставить — и заплатил за починку вперёд, а сапожник Ника, старый пьяница, запер мастерскую, а вместе с нею и сапоги, засел в кабачке, что близ ярмарочной площади, и вот уже третий день пьёт под волынку, а Шаца остался в летних ботинках и не решается выходить в грязь. А этот, в банке, согнулся в три погибели на дне и только пузыри пускает, — совсем, видно, не намерен подняться по лесенке (которую для него поставили в банке) и предсказать ясную погоду. Все опечалены. Поп Спира смотрит на него рассеянным взглядом. Юла при виде лягушонка проливает слёзы, а матушка Сида, заметив, что он всё в той же неизменной позе, начинает метать громы и молнии.
— Просто зелёные круги идут перед глазами, — жалуется она всякий раз, проходя мимо окна. — Вишь ты, прошу покорно — закапризничал, негодяй зелёный, ни за что не желает подняться по лесенке, да ещё нахально буркалы уставит на тебя, точно жидовка пучеглазая! Чтоб он пропал, паршивец зелёный! — бранилась матушка Сида, но лягушонок упорно не вылезал наверх.
— А ты что-нибудь надумал? — спросил отец Спира Аркадия после долгого молчания, не в силах больше выносить дерзкий взгляд спокойно сидевшего на дне банки нахала.