Сторож быстро разобрался с замком и распахнул дверь. Ржавые петли противно застонали, из склепа пахнуло затхлостью, но характерного запаха разложения Аршер не уловил. А ведь внутри должно лежать относительно свежее тело.
— Прошу, — указал граф на вход. Сам он заходить в склеп побоялся.
Сторож чиркал огнивом, пытаясь зажечь лампу и осветить дорогу, но Аршер прекрасно видел в темноте и без промедления шагнул во мрак. На лицо тут же налипла паутина, и он смахнул ее рукой.
Прищурился, изучая надгробия. Захоронения располагались в стене. На каждом имя и даты. Эльвенг упокоилась неподалеку от входа. Он нашел ее сразу и, недолго думая, ударил кулаком в камень.
— Что вы творите?! — взвизгнул граф.
— Как я и сказал: хочу попрощаться с женой, — буркнул Аршер и добавил кровожадно: — Лично. Так сказать, лицом к лицу.
— Я вам не позволю! Это кощунство! Нельзя тревожить покойников. Моя бедная Эльвенг и так достаточно настрадалась, — граф попробовал его остановить. Ради этого даже переступил порог склепа.
Ладонь графа легла на предплечье Аршера, и он повернулся к толстяку лицом. В ту же секунду тот в ужасе отскочил подальше.
Его можно было понять. Зверь снова вырвался наружу, превратив обычный облик Аршера в кошмарный. Разница была в том, что в этот раз Аршер выпустил зверя осознанно. Кулаком в броне удобнее орудовать. В боевой ипостаси его руки как молоты — сильные, нечувствительные к боли. Такими ничего не стоит пробить камень.
Боевая ипостась внушает страх даже бывалым воинам, что уж говорить о земледельце. Граф, потеряв дар речи, хватал ртом воздух и держался за сердце. Аршер между тем времени даром не терял — крушил каменное надгробие голыми руками.
Вскоре с надгробием было покончено, а за ним показался деревянный гроб. Аршер дернул его за край, вытаскивая наружу. Гроб с треском вывалился из ниши прямо на каменный пол. При падении крышка слетела, обнажая нутро. Все замерли, глядя на содержимое гроба.
— Пусто, — выдохнул сторож и осенил себя защитным знаком богини.
Аршер поднял взгляд от гроба и посмотрел на графа. Тот втянул голову в плечи и прошептал:
— Мы ее похоронили в этом самом гробу. Клянусь! Свидетелей — все поместье. Тело точно было. Мертвое.
Граф Дербиш говорил скороговоркой. При этом все его три подбородка тряслись от ужаса, а в глазах стояли слезы. Он не врал, Аршер чуял это всем своим звериным нутром. Граф свято верил, что его племянница мертва, о чем и сообщил в письме.
Но провести такого, как граф, — пара пустяков. Его дочери тоже не отличались сообразительностью, чего нельзя сказать о племяннице. Девушку, которой удалось подстроить свою смерть и скрыться, не назвать глупой. Но это не спасет ее от проклятия.
— Эльвенг вас обманула, — произнес Аршер.
— Но как?
Хороший вопрос. В одиночку она бы не справилась. Ей нужен был сообщник с определенным Даром.
— В поместье кто-нибудь обладает Даром иллюзий? — поинтересовался Аршер.
Граф побледнел, хотя, казалось бы, куда уж сильнее.
— Сочту это за «да», — кивнул Аршер. — Вот вам и ответ на вопрос «как».
— Я ее найду! Обещаю, ваша светлость, непременно найду и приволоку домой, — разозлился граф. Племянница подставила его под удар своим побегом, нарушив их договор. — Она пожалеет о своем поступке.
Аршер отрывисто кивнул.
— Ищите, если хотите. Я тоже займусь поисками. Для Эльвенг будет лучше, если вы доберетесь до нее первым. Потому что я за себя не отвечаю…
Широко шагая, Аршер покинул родовое кладбище Дербишей, оставив после себя разрушения. Его мысли были в таком же раздрае, как несчастный склеп.
Проклятие действует, в этом нет никаких сомнений. За это говорили многие поколения мужчин рода Моргари, чьи первые жены, так или иначе, гибли вскоре после свадьбы. В конце концов, об этом свидетельствовала печальная история его собственного брата.
Аршер не был старшим сыном, он родился вторым. Именно его старшему брату предстояло возглавить род, и Аршера это устраивало. У второго сына больше свобод и меньше обязанностей.
Светская жизнь, балы, этикет — все это его не интересовало. Аршеру был милее Зачарованный лес с его магическими жителями, охота, походная жизнь, грубые шутки солдат. Он вырос среди охотников и вояк, и с детства мечтал стать ловчим.
Другое дело Родерик. Настоящий аристократ, идеальный глава рода. Вот только брат не верил в проклятие. Пережитки суеверного прошлого — вот как он его называл.