Разворачиваются и уходят. Строевым шагом. Придурки! Или просто мальчишки. Интересно, сколько себе они корзин да мешков набили, с высочайшего-то разрешения?
Киваю на форму.
— Надевай поверх этого. А то на тебе и нет считай, ничего.
Спрашиваю, пока она… То есть Анид, штаны пытается завязать. Велики, конечно, хотя тут солдатики не веселились, самый маленький размер принесли.
— Анид. Ты точно не помнишь, как тебя мама звала? Если помнишь, скажи, так тебя и буду звать.
— Благодарю, Госпожа. Буду Анид. Не помню я того имени. Буду зваться, как вы велели.
— Как знаешь. Вспомнишь если, скажешь. Переписать ведомости недолго.
Гляжу на неё. Походная форма удобством отличается, а не красотой. Но Анид выглядит засунутой в мешок. Ничего, ушьёт потом. Роюсь в кошеле. Найдя медную звёздочку, цепляю ей на наплечник.
— Вот. Мой знак. Солдаты его хорошо знают и обижать не будут.
Не объяснять же ей всю нашу систему чинов и званий. Я и в самом деле имею право производить в старшие солдаты и десятники. Или лишать этих званий. Звездочку десятника Анид и прицепила. Теперь если кто и полезет — ссылка на меня вполне достаточна.
— Есть хочешь? Бери!
Опять испуг в глазах. Что на этот раз? Она выглядит какой угодно, только не недокормленной.
— Это… Из кладовых господина. Это только для него и его гостей.
— Да ну?
Подхватив из корзины большое яблоко, откусываю. Потом ещё раз.
— Видишь? Со мной ничего не произошло.
— Но вы теперь здесь госпожа.
— Только не говори, «ничего подобного не ела», не поверю.
— Ела. Но кладовки для нас не здесь.
— Теперь это тебя волновать не должно.
Руку протягивает осторожно, будто боится, я шучу и сейчас ударю. Берёт что-то и садится на пол у моих ног. Кому-как, а мне противно, когда человек ведёт себя словно собака.
— За стол иди. Я приду скоро. Если кто зайдёт, назовёшь моё имя и покажешь знак.
На этот раз, за мной не увязалась.
Солдаты заняты — очищают погреба от содержимого.
— Где Верховный?
— Второй этаж заняла.
— Двое за мной.
Велела им притащить в комнату Анид два кресла и столик. Та лишь испуганно глянула, но ничего не сказала.
— Поела?
— Да, госпожа.
Хм. А то я не понимаю, «нет» хозяину она говорить просто не умеет. Опять стоит передо мной с опущенными глазками.
— Анид, садись.
Озирается по сторонам. Показываю на кресло.
— Мне нельзя в нём сидеть.
— Почему?
— Это для господ.
— Я же сижу.
— Но вы госпожа.
— Тогда зачем оно здесь?
— Если господин зайдёт.
— Порядочки тут у вас… За год так и не сидела?
— Почему? Сидела, когда звал на коленях посидеть, или…
— Можешь не продолжать. — похоже, она пока только одно обращение понять способна.
— Так, Анид, я — Осень, твоя госпожа, приказываю тебе сесть вон там.
Осторожно устраивается на самом краешке.
— Ты где так хорошо научилась по-нашему говорить?
— Всегда умела. Там, где родилась. Много жило, кто умел. От страшной Рыжей Ведьмы сбежали когда-то. Играли детьми.
— Ясно, святоши с первых двух войн.
Анид молчит.
— Продолжай.
— Потом… Мне много говорили, «забудь имя, но не вздумай забывать язык». Кто два языка знает — дороже стоят. Меня и купили в подарок потому что лучше всех по-грэдски говорю и петь умею. Ну и самая красивая тоже.
Впервые какое-то чувство, кроме страха, в голосе мелькает. Насчёт красоты права. Она искренне меня за мужчину приняла. И не в доспехах тут дело. Тяжело признавать, но на её фоне смотрюсь откровенно так себе. Да и остальные были ей под стать.
Видимо, то, чему человека учат, накладывает отпечаток на внешность. У нас-то, как и Рэдрии, фигуры и к старости останутся девичьими. А их красота сойдёт за пять, ну, пусть десять лет. Если род занятий не сменят. Потом за рисовый шарик отдаваться будут, ибо больше не даст никто.
— Господин любил по грэдски говорить. Песни ему нравились…
— Когда он тебя рвал, больно было?
— Что? Да… Очень… Везде… Сказал «чему учили, покажешь потом. Я тебе, сука, покажу твое место, чтобы навек запомнила. Заплачешь — убью вообще». Потом долго за мной не посылал. Говорили, я умереть могла. И некоторые умирали. Но я понравилась, человек, подаривший меня получил, что хотел.
— Вот такой он, песенок любитель! — умней ничего не придумала. По словесному портрету, этот храат ростом с Линка. Чуть ли не с конским достоинством. При этом ведёт очень благочестивый образ жизни. Вот, значит как ведёт.