— Раны смертельны. Ты тут и подохнешь! — поворачивается к солдатам, — Потом голову отрежьте и солью засыпьте. Она нам ещё понадобится.
— А с этими что?
— Головами? Тоже самое. Что с остальным — меня не волнует.
Вой, переходящий в какое-то бульканье.
— За-за меня большой выкуп дадут! — голос на блеяние похожий.
— Вы-куп? Это хорошо! Развяжите его!
Вытаскивают одного. Развязали только ноги и в сторонке поставили.
— За кого ещё дадут выкуп?
— За меня! За меня!
— Хорошо! А теперь, солдаты, прирежьте этих голосистых. А ты, — обращается к первому, — постой и послушай.
— Выкупов в эту войну не будет. Ни за кого, и никогда! Мир слишком мал для нас и для них. Особенно, для таких, с кудрявыми бородёнками. Разговаривать будем только о сдаче. Только с теми, кто приползёт лизать мои сапоги. Любой храат, попавшийся с оружием, до утра не доживёт. Его пусть разъезды подальше отвезут и отпустят. Больше живым от нас никто не уйдёт. Он первый и последний. Да и ещё волосы и бороду ему на прощанье сбрейте.
Динка касается моей руки.
— Пошли отсюда. Дальше будет бойня.
Тащу Анид как куклу.
Линки в креслах развалились. Вторая тоже доспехи сняла. Динка торопливо набухивает полный бокал самого крепкого вида из тех, что нашла, и протягивает Анид. У той трясутся руки.
— Что случилось?
— То, что и должно было. Верховный пришла сюда старые счёты сводить. Вот и начала.
Анид протягивает бокал.
— Ещё можно?
Динка наливает. Я мысленно потешаюсь. Принцесса угощает вчерашнюю рабыню.
— Что смеёшься? Ничего весёлого, вроде, не произошло.
— Ничего неожиданного — тоже.
— Великая Госпожа нанесла смертельное оскорбление родичу самого Меча Божия.
— Мы и так давно уже враги. Оскорблением больше, оскорблением меньше. Да и дела нам нет до проклятий местных божков.
— Бог один.
— Да дела мне нет. Один он, или несколько. Его последователи детей в рабство продают. Убивают, считая, что душу от страданий освобождают. Не так?
— Я… Я не знаю.
— Вчера утром ты была уверена, осталось жить около двух лет.
— Это что-то новенькое, Осень. Ты не говорила.
— Потом расскажу. Затем, кто-то решил, твой последний день наступил. А теперь никто не знает, когда этот день придёт.
— Даже Великая госпожа?
— Даже она.
— Но меня же вам подарили!
Коснувшись руки Динки шепчу еле слышно.
— Не перебивай, так ей легче понять будет.
— Тебя не подарили, а отдали мне в услужение. Не насовсем, а до конца войны. Потом уйдёшь, куда захочешь.
— Но, куда я уйду? У меня есть только то, что на мне.
— С этим разберёмся! — уверенно говорит Динка, — Платить тебе будут… Не за то, о чём подумала. Ты что делать умеешь?
— Меня… Только удовольствие доставлять учили.
— Хватит мне об этом. Из того, что вижу — с доспехами обращаться умеешь. Два языка знаешь. Писать умеешь?
— Да. Вашим старым и новым письмом.
— Уже дело. Писцов с двумя языками много понадобиться.
— Анид, ты вроде, говорила, петь умеешь.
— Умею. И танцевать могу.
— Догадываюсь, какие танцы, — встревает Динни.
Кто-то тормошит. Просыпаюсь. Эрия. Она откуда здесь. Опасность? Прислушиваюсь, но всё тихо.
— Осень, проснись.
— Не сплю уже.
Встав, оглядываюсь по сторонам. Динка спит в соседнем кресле. Обе Линки и Анид — на кровати. Чуть ли не в обнимку. Солдатики дорого бы дали за такое зрелище. Не скажешь, что двое — воины. Все три девочками из цветочного выглядят.
— Что случилось? Тебя же посылали полевую больницу разворачивать.
— Уже. Но там я нашла кое-что. Сама врач, но такого не понимаю.
— Наверху, пошли отведу.
Эрия идёт не торопясь. Знаю, многие на величавую походку заглядываются. Не знают — она училась так ходить, чтобы скрыть хромоту, нога полностью так и не прошла.
Часовые у лестницы пропускают. Наверху — тоже. Телохранители у дверей докладывают о нас.
— Пусть заходят.
И здесь кровать с шелковыми покрывалами. Раза в два больше чем внизу. Пол завален книгами и листами гравюр. Похоже, те самые, что Анид говорила. У Верховного привычка — если где книги найдёт не успокоится, пока все не просмотрит. Неважно, совокупления там или богословие.
Госпожа сидит за столом. Когда она вообще спит? Усмехается.
— Вот уж не думала, что публичном доме буду ночевать!
Вопросительно смотрит на Эрию.
— Помещений примерно на шестьсот человек. Готовы к приёму двухсот. К вечеру подготовим остальное. Воды много, и хорошей. Если будем зимовать — большой запас дров.