– Василиса, – начала она тихо, но решительно, – я проголосовала против не потому, что сомневаюсь в тебе. Наоборот, ты проявила невероятную смелость и мастерство. Просто… ты ещё слишком уязвима после всего, что пережила. Переход сейчас мог бы надорвать тебя морально и физически. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказалась в ситуации, с которой не справишься.
Я моргнула, пытаясь переварить сказанное. В груди всё сжалось, словно меня ударили под дых.
Внутри шевельнулся разъярённый протест: «Это что же получается, Йоланда вдруг взялась решать за меня, будто я ребёнок? Я сама разберусь со своими трудностями!»
Сердце защемило от смешанных чувств — с одной стороны, стало чуть легче, что она честно объяснила свой поступок, но с другой — внутри уже кипела злость, желание доказать обратное, показать, что я могу сама принимать решения!
– Простите, Гальне-тар, но это нечестно, – выдохнула я, чувствуя, как в горле застрял ком. – Вы говорите так, будто я сама не понимаю, что делаю! Да, я устала. Да, мне было очень тяжело. Но это не значит, что я должна стоять на месте, пока кто-то сверху решает, готова я или нет.
Йоланда подняла на меня взгляд — уставший, пронизанный жалостью и болью, и это добило сильнее любых упрёков.
– Ты не понимаешь, Василиса, – сказала она ровно, но её голос чуть дрогнул. – Иногда лучше остановиться вовремя, чем рухнуть под тяжестью собственных амбиций.
– То есть по-вашему, я просто не выдержу? – выпалила я. – Спасибо за доверие!
Йоланда вздрогнула, но не ответила сразу. Только глубоко вдохнула, словно собираясь с духом, и проговорила медленно, будто решалась вывернуть душу наизнанку:
– У меня была сестра. Близнец. Хотя, почему была... она жива. Руланда. Она была гением. Поступила в Академию прикладной магии, перепрыгнула со второго сразу на пятый, выпускной, курс, прямо, как ты сейчас. Все вокруг твердили, какая она особенная. Пророчили блестящее будущее. И она была такой — умнее всех нас, ярче, сильнее. Но в какой-то момент что-то в ней надломилось. Давление, ожидания, бессонные ночи, бесконечные проверки, зависть одногруппников, одиночество… – Йоланда прикусила губу. – На подготовке к выпускным у неё начались истерики и обмороки. Галлюцинации. Она могла упасть без чувств и проспать несколько дней, а потом не помнить ничего.
Йоланда прижала ладони к щекам. Её глаза блестели от слёз, а голос дрожал.
Я замерла, боясь пошевелиться. Её было жаль — до комка в горле, до горечи, расползающейся по телу. И сестру её — тоже. Мне стало стыдно за свою вспышку раздражения, за то, что я не увидела за её холодной строгостью боль.
– Простите, – пробормотала я, низко опуская голову, – я не знала, что всё настолько серьёзно…
Йоланда покачала головой, будто не слыша.
– Руланду забрали в лечебницу для душевнобольных, когда она кинулась на меня с молотком для мяса, – тихо сказала она, и по спине у меня пробежал холодок. – И она там до сих пор.
Она замолчала. Воздух вокруг стал вязким, как патока. В груди неприятно сжалось, и я не знала, что сказать. Одно знала точно — в глаза Йоланде мне теперь было невыносимо стыдно смотреть.
– Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, – добавила она едва слышно. – Ты не представляешь, какой это груз — когда от тебя ждут невозможного.
Я подняла голову и, чувствуя, как дрожит голос, произнесла:
– Большое спасибо, что поделились. Но поймите: это мой выбор. Я знаю, что делаю. И если надорвусь — так хотя бы сама, по своей воле. К тому же, я делаю это не ради амбиций. Всё, чего я хочу — это найти мою маму, а ускоренный выпуск из Академии даст мне возможность это сделать. Я не видела её с пяти лет.
Мой голос сорвался и задрожал. Я всхлипнула и утёрла коварные слёзы.
Йоланда смотрела на меня долго, словно видела впервые. В её глазах мелькнуло что-то похожее на уважение, но поверх этого легла привычная усталость. Однако от меня не укрылось, как её взгляд смягчился, когда я упомянула маму.
– Посмотрим, Василиса-тар, – произнесла она негромко. – Посмотрим, насколько тебе хватит этой воли. Я больше не буду тебе препятствовать.
Она кивнула — мне и Иштвану — и, выпрямившись, вышла из зала. Дверь мягко щёлкнула, и звук эхом прокатился по пустому пространству.
Я осталась стоять посреди зала, чувствуя себя выжатой до последней капли. В груди мешались сожаление, злость, сочувствие, и всё это никак не могло улечься.