А я, пораженный, молчал. Перед моим мысленным взором возникла жуткая картина: внизу, возле дома на асфальте, лежит какое-то кровавое месиво. От этого месива отделяется моя душа, и ее уводят к открытому фургону большой черной машины. Возле фургона стоят водители с железными крюками, похожие на чертей. Из фургона доносятся чьи-то душераздирающие вопли...
Я понял, что это сейчас должно было произойти со мной, но каким-то чудом этого не случилось. Меня охватило странное желание перекреститься.
А Жанна продолжала теребить и ощупывать меня:
– Попандопулос, ты живой? Живой? Или ты помер? Или притворяешься? Почему ты молчишь? Ну-ка, дай проверю, – сказала она, и в ее голосе неожиданно прозвучали игривые нотки.
Она ловко расстегнула пуговицу на моих джинсах и запустила свою руку мне в трусы.
Мы посмотрели друг другу в глаза и вмиг всё поняли без лишних слов. Улыбаясь и не сводя с меня сверкающих глаз, Жанна привстала и аккуратно стянула со своих бедер белые трусики. А я тем временем спустил до колен свои джинсы.
Подняв свою юбку и перед тем, как умоститься на мне сверху, Жанна промолвила:
– В последнее время я совершаю одну глупость за другой. А все, между прочим, из-за тебя.
...Через некоторое время мы с ней сошли по ступенькам вниз и вышли из дома.
– Лешик, я не хочу тебя отпускать. Давай еще немного погуляем, а? – предложила она.
– Нет, мне надо домой, – уверенно ответил я. Легонько коснулся указательным пальцем кончика ее носа. – До завтра, – и ушел.
Ехал в троллейбусе и смотрел в окно. Мне казалось, что за этот день я повзрослел лет на двадцать. Пытался разобраться, что же со мной сегодня произошло и почему. Вдруг мне стало ясно, что на этой земле все взаимосвязано: Горе неразлучно с Радостью, а Любовь – со Смертью.