Потом дал знак Разбойнику, и тот, понятливо кивнув, разлил горынычевское вино по бокалам. Соловей, подняв емкость, торжественно произнес:
— За щпрекрасный щвечер и щпрекраснейших щбоярышень!
Мои старушки от комплиментов в свой адрес аж прослезились и лихо кувыркнули в себя по полному бокалу вина. Из вредности я даже не притронулась к своему фужерчику, предпочитая нервно грызть яблоко.
— Янинушка, понравилось ли тебе мое вино? Я его только для тебя готовил, все берег к случаю, когда попотчевать тебя им смогу, — заливался соловьем Горыныч, одновременно рекламируя свое вино.
— Это ж что получается?! Этому уксусу уже пять десятков лет? Ты нас испорченным пойлом отравить решил?! — пошла в атаку ехидная красавица.
— Отравишь тебя, как же! — взвился оскорбленный динозаврик. — Да в твоих визгах больше яда, чем у любой болотной гадюки в клыках. Стоит тебе только рот открыть, так нужно упреждать всех, чтобы разбегались в разные стороны под страхом неминуемой смерти!
— Ах, ты, ящерица чешуйчатая, сам целые деревни огнем палил, а меня парой сотней человек оговариваешь! — не осталась в долгу обновленная интриганка.
Громко высморкавшись, баба Яга трогательно утирала нечаянно набежавшую слезу:
— Как будто вновь в молодости побывала. Мы вот так же с мужем на завалинке вечерами сидели и миловались.
— А выжившие после ваших милований были? — печально улыбнулась я.
— Так у нас в городе все знали, что если мы милуемся, то ближе, чем на четверть версты подходить опасно, — грустно теребя платочек, пояснила старушка.
Глава 15
Костя протянул мне очередное яблоко, в его глазах читалось искреннее беспокойство, и это отлично стимулировало меня к работе.
— Как интересно! — тщательно пережёвывая Костино яблоко, меланхолично подметила я. — А ведь действительно, ты, Горыныч, принимал активное участие в военных действиях! — вспомнила я свою экскурсию по художественной галерее Бессмертного. — Умница, Янина, что напомнила!
От неожиданной похвалы молодая зараза опешила, так и не успев закрыть рот, не ожидая столь полезного исхода учиненного скандала.
— Расскажи нам, Змей, пожалуйста, о своих подвигах! — старательно хлопая ресницами, попросила я.
— Вот еще! Буду я перед Яниной хвастаться своими боевыми свершениями! — запальчиво воскликнул динозаврик, не забывая коситься на объект своего обожания и наблюдая за ее реакцией.
— А зря! — все с тем же постным лицом вещала я. — Перед желанной женщиной себя нужно показывать с самой выгодной стороны. Поэтому освящение своих подвигов, талантов, заслуг — обязательное условие при привлечении к своей персоне всеобщего женского внимания.
Меня больно пнули под столом. Зло шипя, я повернулась к Яге.
— Маша, ты чего с такой кислой миной сидишь? — еле слышно выговаривала мне старушка. — Улыбайся, у нас все-таки вечерние посиделки с кавалерами, а не похороны.
— Я изо всех своих сил стараюсь.
— Ты, когда стараешься, то любой твой воздыхатель так и пышет восторгом, а этот кучерявый больше на побитого пса похож, — бранила меня старая перечница.
Я скосила глаза на Константина. Он действительно сидел грустный, слегка ссутулив плечи, и смотрел в одну точку.
— Зачем мне всеобщее внимание баб? — возмутился бронтозаврик, умело причесывая зазнавшихся нас до статуса «баб». — Мне только Янинушка нужна!
Баба Яга права, если я собираюсь эвакуироваться из этой сказки, значит, нужно отложить наматывание соплей на кулак, а душой и телом окунуться в расследование и найти супостата, решившего извести нашего оболтуса. Приободрившись и натянув на лицо чрезвычайно-заинтересованную маску, приступила к допросу первого источника информации.
— Если за тобой будет бегать табун поклонниц, то появится большая вероятность того, что и наша молодая коллега разглядит в тебе мужчину, который должен достаться только ей! — подстрекала я.
— Мария, ты что творишь? — повторно пнув меня под столом, негодовала баба Яга, ей вторило неразборчивое шипение румяной вредины.
Видимо, не такого эффекта они от меня добивалась, провоцируя на активные действия.
— Побуждаю Горыныча к откровенности! — искренне не понимала я такого возмущения от старушек.
— К блуду ты его побуждаешь, бесстыжая! — открыла мне глаза на перспективу моих стараний дрожащая от гнева молодая зараза.