От речей царенка посла корежило, но он не желал открывать рот и выдавать своих мотивов.
— Признавайся, Пшемислав, чем Елесеюшка тебя обидел, что ты его простить не мог и убийство задумал? — клацая зубами, вопрошала баба Яга.
— Коллеги, а может, этот тоже молчун-водицей опоен? — я решила внести ясность.
Бабульки запоздало прищурились, внимательно рассматривая посла, и тут же зло сплюнули.
— Да будь они все неладны! И этот заколдованный! — возмущались старушки предусмотрительностью противника.
— Какая бестактность, так тщательно заметать следы! — вторил бабулькам царенок. — Будем заклятье молчун-воды снимать! Хватит жалеть своих влагов! Глаз за глаз, зуб за зуб! — решительно картавил венценосный поборник справедливости.
Я с ним была согласна, вариантов у нас больше не осталось, да и время поджимало. Пока рядом нет Кощея, который, к гадалке не ходи, опять не даст качественно допросить подозреваемого, нужно было спешить и вызнавать всю правду.
— Прав Елисей! — тяжело вздохнув, решительно проговорила я. — Снимайте с посла заклятье, да побыстрее, этот точно имеет отношение к Елисейкиному внешнему преображению.
Яга и Янина, деловито закатав рукава, приготовились ворожить.
— Подождите! Не надо! — взмолились матрешки, шмыгая пятачками и утирая рукавами крокодиловы слезы, бегущие из крысиных глазок. — Не нужно ворожбу снимать, вы же его убьете!
— Убьем! — подтвердила их слова баба Яга. — Но он сам нас на это толкает, отказываясь помочь!
— Но Пшемислав же молчун-воды выпил, — подхрюкивая, закричала Кунегунда. — Он сам ничего не может вам рассказать!
— Сам рассказать ничего не может, — зло цедила разъяренная Янина. — А измыслить, чтобы молоденькая дура прицепила к Елисею смертоносные иголочки — это, пожалуйста!
— Он нашему внучку страшную смерть приготовил, а как жареным запахло, так сразу смылся, прихватив с собой двух маленьких детей и двух баб неразумных! Так чего же нам его жалеть?! — брызгала слюной возмущённая баба Яга.
— Сейчас с него заклятье снимем, дадим облегчить душу пелед смелтью, а потом с чистой совестью пусть себе плеставляется пелед ликом тволца! — философски рассудил царенок.
— А может, за него кто другой все расскажет? — подала интересную идею Войцеха. — И снимать заклятье не потребуется?
— И кто это может быть? — недоверчиво спросила вредная молодуха. — У нас больше нет ни времени, ни желания искать новых свидетелей злодеяний!
— Искать никого не нужно! — быстро заговорила Кунегунда. — На празднике присутствуют его родители. Они, наверное, все знают!
Услыхав матрешку, Пшемислав задергался на скамейке и начал было громко мычать, останавливая инициативных девчонок, но Янина быстро пресекла демарш со стороны молодого посла, отвесив ему оплеуху, явно давая понять, что тут ни с кем церемониться не будут.
— Мы сейчас их приведем! — заверила нас Войцеха, оглядываясь на яростно сопротивлявшегося волшебным путам молодого посла.
Девчонки рванули на всех парах за родителями горемычного посла, который начал обреченно подвывать.
— Что скулишь, илод? — зло шипел на Пшемислава оболтус. — Как в чужом цалстве пликидываться длугом, втилаться в довелие цалскому сыну, плести интлиги, чтобы убить «длуга» — так ты гелой, а как ответ делжать за свои злодеяния — скулишь, как пес шелудивый! Ты же посол самого Кощея Бессмелтного! Имей смелость умелеть достойно! — в праведном гневе оболтус был прекрасен.
Осознав масштаб значения собственной гибели, посол приосанился, пытаясь натянуть на себя гордый вид, и уже, не стесняясь, громко и протяжно завыл! Мы лишь насмешливо созерцали неумелые попытки Пшемислава нас разжалобить. Елисейка на наших глазах уже три раза практически принимал смерть лютую, его спасала лишь случайность, а сидевший перед нами наглец всего первый раз к бездне приблизился. Нас таким незначительным фактом не проймешь. Именно это безразличие и прочел в наших глазах молодой посол, закончив выть и начав истошно рыдать. В таком неприглядном виде и застали своего сына его родители: бывший посол Тадеуш Густович и его жена Лючия.
Глава 44
Отец посла был сильно разозлен, хотя нет, тут я неправильно подобрала слова. Тадеуш Густович был в ярости, весь покраснел, и, набрав в легкие побольше воздуха, начал орать истошным голосом, опасно на нас надвигаясь:
— Вы, метелки ощипанные, как посмели над послом самого Великого Кощея Бессмертного беззаконие творить? Да я сейчас слуг позову, и с вас с живых шкуру снимут!