- Он просто боится тебя, - ласково пояснил Рене, - он хорошо тебя знает, и потому боится.
- И правильно боится! Рано или поздно мое терпение лопнет. Если миссия моя в Польше провалится, я перееду в столицу - и прощай тогда трусишка Бюрен. Я верну свою женщину - а муттер всегда рада меня видеть - и канцлер выйдет из меня получше, чем из этого недоучившегося выскочки. Всего-то нужно - щепотка тофаны. И ты будешь опять со мною рядом...
- Замолчи, чудовище! - с ужасом воскликнул Рене, - Тебя услышат слуги!
- Твои слуги давно спят, - рассмеялся старший граф, - Может, устроишь для меня прощальный вечер? Мой дормез подождет... Разбуди парочку своих нимф - повеселимся вчетвером, как когда-то в Риге...
- Изволь не лезть в сапогах на мое белье, - холодно отозвался Рене, - сейчас я отыщу вторую туфлю и провожу тебя.
Плошка с порошком ринулась из моих рук, и Десэ ловко подхватил ее в полете - правда, порошок весь пропал.
- Знаешь, я нарочно приехал к тебе вот так, ночью, неожиданно, когда ты думал, что я уже на полпути к Варшаве, - глухо и злобно признался Гасси, - Мне любопытно стало, кого я найду здесь с тобой.
- Здесь не бывает сюрпризов, - в голосе Рене слышалась насмешка, - у меня всегда одни и те же.
- Ты знаешь, о ком я. Уж точно не о бедной Наталье.
- Твои намеки оскорбляют мою честь. За эти намеки я мог бы и вызвать тебя на дуэль, - церемонно и вежливо проговорил Рене, - Твое счастье, что мы братья и нам нельзя драться.
- Нам незачем драться. Мне было бы жаль убить тебя, мой мальчик. Спокойной ночи, Рене, - судя по звукам, Гасси поднялся с постели, - не провожай меня.
- Прощай, Гасси. И постарайся не свернуть себе шею.
Сапоги прогрохотали - по коридору, по лестнице... Мы слушали звук удаляющихся шагов. Десэ не сводил с меня глаз - в слабеньком свете, лившемся из комнат.
Панель отодвинулась, на пороге стоял Рене с шандалом в руке:
- Ступайте по домам, горе-алхимики. Хорошо еще ты, Климт, у меня глухой. Не слышал моего позора и не знаешь, какой дурак мой брат. А ты, Десэ - смотри, не разболтай ему.
Десэ лишь пожал плечами. Мы гуськом вышли из графских покоев, и на лестнице Десэ почти силой потащил меня за собой, к черному ходу:
- Мне нужно пошептаться с тобой!
- Хочешь все-таки разболтать, что за дурак брат его сиятельства? - попробовал отшутиться я.
- Хватит упираться, глухой ты наш, - Десэ выволок меня на улицу, - Помнишь трактир, где мы познакомились? Пойдем туда, поведаешь мне о чудесном своем исцелении.
Мы сидели в трактире, и Десэ выпытывал - давно ли я слышу. Я ответил, что уже несколько месяцев, и Десэ рассмеялся:
- Значит, я угадал. И готов поспорить - Красавчик давно знает, что ты не глухой.
- Он же сегодня сам... - начал было я.
- Придуривается. Считай, он так шутит. Он притворяется дураком, иначе ему не выжить, а на тебе оттачивает свое мастерство. Вот увидишь, он все знает.
- Но зачем ему мне подыгрывать?
- Такая натура. Смотрит, как мы кривляемся, и притворяется, что верит - и мне, и тебе, и княгине, и старшему братцу. Не врет ему только фон Бюрен, он не умеет врать, оттого что дурак.
Я подумал, что навряд ли бывает в мире канцлер-дурак, а Рене так уж искушен в познании человеческой натуры, а Десэ продолжил:
- В свое время меня пригласили быть чем-то вроде домашнего учителя для молодых Левенвольдов. Их было три брата - есть еще средний брат, Казик. Казимир.
- И каков он?
- Не фонтан. Вареная каша. "Прекрасный юноша" - так они его называют, это из шекспировского сонета. Он сейчас сидит послом где-то в Польше. Да бог с ним, с этим Казиком. Я был в их семье учителем алхимии, лет двадцать тому назад. Наш Рене был тогда совсем щенок, но угадай, кто оказался самым способным из трех братьев? Самым ленивым, но и самым талантливым? Он схватывал на лету все, что я им давал, а два других осилили ученье лишь благодаря своим чугунным задницам.
- Мне показалось, или у Гасси к брату какая-то нездоровая привязанность? - решился я спросить.
- Вполне здоровая - для древних греков, например, - съязвил Десэ, - Только Красавчика не заставишь делать то, чего он не хочет.
- А как же граф фон Бюрен?
- Ну ты вспомнил! - усмехнулся Десэ, - Эти три патентованных императорских аманта уже с десяток лет умирают друг по другу - Гасси по Рене, Рене по Эрику, а Эрику никто не нужен, его интересует только псовая охота.
- Неужели Рене - тоже? - не поверил я. Ни разу я не слышал о том, что Рене был фаворитом монаршей особы.
- А как же? В его списке нынешняя царица и предыдущая, и парочка принцесс впридачу. У нынешней царицы был даже ребенок от Рене, да только не выжил, и от одной из принцесс у него сыночек - тоже, бедняга, помер. Наш Красавчик с кем только не спал. Никто не в силах ему отказать. Это главный его талант, и мерзавец вовсю им пользуется. Собственно, оттого он и Красавчик.
- Так что мешает ему составить конкуренцию псовой охоте?
- Наивный ты, Бартоло, - сочувственно проговорил Десэ, - Наш Рене не приучен брать чужое. Он получил хороший урок еще в нежной юности. В Кунсткамере в банке со спиртом стоит голова кавалера де Монэ, красавчика, вроде нашего Рене. В свое время они были лучшими приятелями. Этот Керуб де Монэ покусился на святое - крутил любовь с царской метрессой. Метресса позже была коронована, а де Монэ - обезглавлен.
- Врешь ты, Десэ. Я был в Кунсткамере, там нет никаких голов. Одни уроды.
- Головы в отдельной комнате, запертой на ключик. Немногие особы имеют тот ключик, но у Рене он есть. Когда Рене ударяет в голову, и хочется плюнуть на все и наделать глупостей - он берет ключик и едет в Кунсткамеру. И смотрит на голову в банке - а кавалер де Монэ по забавной игре природы похож был на Красавчика как две капли воды. Рене смотрит на голову, голова смотрит на Рене - так наш Красавчик воспитывает в себе и смирение, и разумную осмотрительность.
- Мне жаль его, - признался я. Возможно, третья кружка пива была лишней.
- Себя пожалей. К слову - тот де Монэ и есть дядя прекрасной Натальи. Он был Керуб, она - Керубина.
- С такими же синими глазами?
- У головы нет - никаких глаз. Она месяц провисела на колу возле места казни. А тело - валялось рядом.
Я содрогнулся. У нас на родине много было глупостей, но никого пока еще не казнили за любовь.
- Помнишь, ты обещал мне, что выполнишь мою просьбу, - напомнил Десэ, - Так вот, пришло твое время, мнимый глухой.
- Да я и не отказываюсь, - с тяжелым сердцем сказал я.
- Я на днях уезжаю. Совсем уезжаю, под сень Британской короны.
- Ты же француз? Что тебе делать в Британии? Они же враги твоей родины, у вас то и дело война.
- Я не только француз Десэ, я и джентри по фамилии Мортон, - признался Десэ, и я увидел, что он тоже весьма нетрезв, - Я Смерть, всадник на коне бледном, у меня столько же имен, сколько в мире есть наименований у смерти.
Глаза его стали совсем стеклянные. Я с ужасом ждал - что у него будет ко мне за просьба.
- Не бойся, я не попрошу у тебя ничьей головы, - Десэ увидел мой страх и поспешил успокоить, - Это совсем простая услуга, но, зная тебя, я должен заручиться обещанием. У тебя ведь есть стилет для уколов как тот, что ты видел в моем доме?
- У всякого лекаря есть такой.
- Не у всякого, но это неважно. Если наш Красавчик попросит тебя - а он попросит, вот увидишь, - при помощи стилета ты введешь митридат ему или тому, о ком он попросит.
- Да что за митридат?
- Противоядие от тофаны. Тофаны бывают разные, и митридаты для каждой - свои. Рене знает о них все, что знаю я, но вот со стилетом он обращаться совсем не умеет. И крови боится, и руки у него кривоваты будут для уколов. А я не хочу, чтобы лучший мой ученик помер от такой нелепицы. Все же - люблю засранца.