— А что тебе известно о Дэвиде и этой твари Гриффитс?
— Элси Гриффитс? Да ничего. А что мне должно быть известно?
— Значит, ты прекрасно знаешь, о которой из сестер Гриффитс я говорю? — вскричала Ина с горестным торжеством.
— Ина, дорогая моя, я даже не понимаю, о чем ты!
— Понимаешь, Фил, понимаешь, и незачем со мной сюсюкать сладким голоском. Об этом все знают, все, кроме меня. Как обычно — жена узнает последней, — она зашлась в жутком хохоте.
— Ина, — сказал доктор Чалмерс как можно проникновеннее, — если ты считаешь, что между Дэвидом и Элси Гриффитс что-то есть, то могу тебя заверить — ты глубоко ошибаешься.
— Можешь заверить? Да неужели? А откуда же тогда тебе известно, Фил, что между ними ничего нет?
— Я уверен, что там ничего нет.
— Значит, ты ошибаешься — потому что там все, все уже есть! Господи, когда я подумаю, что я сделала для Дэвида... Но если эта шлюшка думает его заполучить... О, правда же, Фил, об этом даже смешно подумать! Ужасно смешно!
— Ина, у тебя начинается истерика, — профессиональным голосом диагностировал Чалмерс.
— Ну и пусть! Мне все равно! Надоело притворяться! Это был для меня страшный вечер, Фил! Видел бы ты, как безобразно со мной вел себя Рональд! И эти ужасные мужчины, которые меня гнусно домогались, — она выжидательно посмотрела на доктора Чалмерса.
— Неужели? — осторожно спросил тот.
— Да! Господи, Фил, ну почему нельзя оставить женщину в покое? На самом деле ты единственный приличный мужчина из всех них. Это просто отвратительно.
— Так кто же тебя гнусно домогался, Ина?
— О, да все. Как обычно. Видимо, есть во мне что-то такое... Господи, лучше бы этого не было. Этот ужасный мистер Уильямсон...
— О, может ли это быть? — задушевно спросил доктор Чалмерс. — И что же он такое сделал?
— Пытался усадить меня к себе на колени. Вот тут. Было безумно стыдно. А этот мистер Шерингэм еще того хуже. Право, Фил, я не понимаю, как Рональд мог его пригласить! Это самый отвратительный тип из них всех. Мне пришлось от него буквально отбиваться!
— Тебе, Ина, как я погляжу, мужики прямо прохода не дают?
— Все, кроме тебя, — на полном серьезе ответила миссис Стреттон. — Ты единственный, Фил, кто не пытается заняться со мной любовью. Интересно, почему?
На сей раз доктор Чалмерс был тактичнее.
— Дэвид, между прочим, мой друг.
— Да, — трагическим голосом произнесла миссис Стреттон. — Ты ведь обожаешь Дэвида, правда, Фил?
— Он всегда был моим лучшим другом, — бодрым голосом сообщил доктор Чалмерс.
— Это, наверное, чудесно — быть мужчиной и иметь настоящего друга, — сокрушенно вздохнула миссис Стреттон.
— Полагаю, что так.
Возникла пауза, вероятно, оттого, что миссис Стреттон размышляла о преимуществах мужского пола перед женским. Потом она чуть наклонилась к собеседнику:
— Не думаю, чтобы Дэвид имел бы что-то против, понимаешь, Фил? Во всяком случае, теперь.
— Против чего?
— Чтобы мы с тобой занялись любовью, — проговорила Ина тихим, но полным ожидания голосом.
Только тут доктор Чалмерс сообразил, что уже проходит по разряду страдальцев от неразделенной страсти к этой дамочке и что, оказывается, лишь мужская солидарность удерживает его от признания. Положение не из легких. Ина всегда была готова одарить его благосклонностью: если и существовал человек, которого она уважала, — помимо собственной персоны, конечно, — то это был он. И, еще не потеряв надежды удержать даму от опрометчивых шагов в обоих столь волнующих ее направлениях, доктор решил ее немножко успокоить. В то, что Рональд хотел от нее избавиться и даже не скрывал этого, он уже был готов поверить — Рональд вообще не любит церемониться. Самолюбие Ины, это нежное растение, получило болезненную рану. И вот ему, доктору, предложен шанс залечить ее старым проверенным способом.
Но доктор Чалмерс был человеком осторожным и от необдуманных поступков по возможности воздерживался. Прежде чем решиться, он обыкновенно взвешивал все «за» и «против», и не один раз. Будь он чуть менее осмотрительным, он бы мог, наверное, зажмурившись и глубоко вздохнув, приступить к оказанию просимой медицинской помощи. Но трезво рассчитав силы, он понял, что если заключит Ину Стреттон в объятия, то ему может попросту сделаться дурно. И ограничился тем, что протянув вперед здоровую руку, отечески похлопал женщину по плечу, грубовато хохотнув:
— Глупости, Ина. Дэвид конечно же будет против. К тому же, знаешь, тебе же самой это не понравится, правда? Это же — гм! — все испортит!