— Капон слушает.
— Провалиться мне, если нет! — воскликнул я.
И, вскочив, выбежал из бара «Куба либре».
Мчась на такси назад, в Гавану, я думал о Шелли — о таком, каким мне его прежде доводилось видеть. Вокруг стремительным вихрем несётся хоровод друзей, а сам он держит всё, что у него есть, в чемоданах, которые с собою возит; половником зачерпывает себе из чужих тарелок суп; выхватив из вашего кармана бумажник, берёт у вас взаймы; только что уплетал за обе щёки салат, и вот его уже нет, только кроличий горошек у вас на ковре — прелестный малыш!
Через десять минут моё такси, лишённое тормозов, извергло, придав мне ускорение, меня наружу и, повернувшись вокруг своей оси, ринулось на другой конец города, к какой-то своей окончательной аварии.
Не снижая скорости, я влетел в вестибюль, на миг остановился, чтобы спросить, бросился наверх и остановился перед дверью Шелли. Она спазматически пульсировала, как плохое сердце. Я приложил к ней ухо. Так дико вопить и верещать могла стая птиц, у которых буря вырвала перья. Я дотронулся до двери. Теперь она тряслась, как огромная стиральная машина, которая проглотила и теперь жуёт психоделическую рок-группу и целую кучу очень грязного белья. Мне показалось, будто мои носки и трусы ожили и начали ползать у меня по ногам.
Я постучался. Никакого ответа. Я слегка нажал ладонью на дверь. Она плавно открылась. Я шагнул через порог и увидел сцену такую страшную, что её не стал бы писать даже Босх.
То ли в комнате, то ли в свином хлеву валялись где придётся куклы в человеческий рост; глаза у них были полуоткрыты, в обожжённых, бессильных пальцах дымились сигареты или блестели пустые стаканы из-под виски, между тем как тела их содрогались под ударами музыки, передаваемой, по-видимому, из сумасшедшего дома где-то в Штатах. Вид был такой, как будто только что здесь пронёсся огромный локомотив, он разбросал свои жертвы в разные стороны, и теперь они лежали в самых неожиданных позах, кто в одном углу комнаты, кто в другом, и стонали, словно им требовалась срочная медицинская помощь.
Посреди этого содома восседал прямой, как будто проглотил палку, щёголь. На нём были вельветовая куртка и галстук бабочкой цвета хурмы, а обут он был в бутылочно-зелёные туфельки. Кто это был, спросите вы? Ну конечно, Шелли Капон! Не обнаружив и тени удивления, он царственным жестом протянул мне стакан и закричал:
— Я сразу понял, что это звонишь ты! Я абсолютно телепатичен! Добро пожаловать, Раймундо!
Он всегда называл меня Раймундо. Рэй было для него слишком просто. Имя «Раймундо» превращало меня в латифундиста со скотоводческой фермой, полной племенных быков. Я не спорил, Раймундо так Раймундо.
— Садись! Да нет, как-нибудь иначе, поинтересней.
— Извини, — сказал я так похоже на Дэшиэлла Хэммета, как только мог — выставив вперёд подбородок и делая стальные глаза. — Нет времени.
Я пошёл по комнате, следя за тем, чтобы не наступить на кого-нибудь из его друзей — Гнойничка, Мягонького, Добренького, Толстячка и одного актёра — помню, его однажды спросили, как он сыграет роль в каком-то фильме, и он сказал: «Сыграю лань».
Я выключил приёмник. Тут люди в комнате зашевелились. Я выдернул корни приёмника из стены. Кое-кто приподнялся и сел. Я открыл окно и вышвырнул приёмник наружу. Раздался такой визг, будто я бросил их матерей в шахту лифта.
Звук, донёсшийся с асфальтового тротуара внизу, был как музыка для моего уха. С блаженной улыбкой на лице я отвернулся от окна. Кое-кто уже поднялся на ноги и клонился в мою сторону — возможно, это следовало понимать как угрозу. Я вынул из кармана двадцатидолларовую бумажку, протянул её не глядя кому-то и сказал:
— На, купи новый.
Тот, тяжело поднимая ноги, выбежал из комнаты. Дверь захлопнулась. Я услышал, как он падает по лестнице — будто спешит к своему утреннему уколу.
— Ну, так где же он, Шелли? — спросил я.
— Что где? Ты о чём, милый?
От удивления он широко открыл глаза.
— Сам знаешь, — и я вперил взгляд в его крохотную ручку, державшую стакан с коктейлем.
С тем самым, который был любимым напитком Папы, фирменной (подаётся только в «Куба либре»!) смесью рома, лимона и папайи. Словно для того, чтобы уничтожить улики, он выпил его одним глотком.
Я подошёл к стене, в которой было три двери, и к одной из них протянул руку.
— Это, милый, стенной шкаф.
Я протянул руку к другой.
— Не входи. То, что ты увидишь, не доставит тебе удовольствия.
Я не вошёл.