Василид указывает далее на ряд свойств Плеромы, на ряд бинарных оппозиций, присутствующих в ней как семена дальнейшего Творения:
Сущее – Не Сущее Полнота – Пустота Живое – Мертвое
Различное – Тождественное Светлое – Темное Горячее – Холодное Сила – Материя Время – Пространство Добро – Зло Красота – Уродство
Единое – Множественное…
Интересно, что здесь нет никакой «апофатики», но что это более или менее «приземленные» оппозиции Плеромы, причем их наличие никак не вредит дальнейшему, пока еще вполне «благому», «надмирному», Творению, и вот почему:
Парные противопоставления суть свойства Плеромы, коих в ней нет, ибо они друг друга упраздняют…
Здесь Василид снова тщательно подчеркивает надмирность Плеромы, только совершенно иным образом, нежели это делалось в «Апокрифе Иоанна», где перечисляются действительно «надмирные» качества Плеромы, которые вовсе не упраздняют друг друга, но взаимно дополняют: «Совершенство», «Мудрость», «Свет» и т.п. Сразу вспоминается, что «и тьма не объяла его» (Ин.) и т.п. Совершенно иное дело – наш мир:
Свойства, что в нас, друг от друга отличены и разделены, посему они не упраздняются, но пребывают сущими. Оттого мы жертвы парных противопоставлений. В нас Плерома разорвана…
Разорвана, но есть. В сущности, во всей этой концепции (здесь и выше) Плеромы содержится глубинный пантеизм (т.о. Пан – «Всё» – как его персонификация предстает здесь неким коллективным вне-личностным Богом = Плеромой), согласно которому Мир Богов – и нечто отдельное, и нечто единое с нами. Но при этом не «одновременно», а как бы отдельно, в разных качествах. Понимание этого, очевидно, лежит уже за пределами нашего обычного ratio.
Когда наши устремления направлены к Добру или Красоте, мы забываем про нашу сущность, т.е. отличимость, и обрекаем себя на свойства Плеромы, а они суть парные противоположения (хотя и «снятые»). Мы силимся, чтобы достичь Добра и Красоты, но наряду с тем обретаем Зло и Уродство, потому как в Плероме они едины с Добром и Красотой…
Это не только повторение известной по текстам из Наг Хаммади концепции Плеромы как «семени всех вещей», но и некая полемика с «Эйдосами» платонизма (своего рода посмертный косвенный ответ Василида на трактат неоплатоника Плотина «Против гностиков»), стремление к которым (как и в буддизме) вовсе не отождествлялось у «гностиков» с освобождением от пут метемпсихоза, реинкарнаций, в которые Василид верил, как, наверное, никто из его духовных потомков. Процитированный стих, безусловно, не есть некий призыв к имморализму (как сразу же завопили бы на весь мир «ересиологи») – это всего лишь призыв не абсолютизировать земные этические добродетели, в свое время установленные в качестве нравственных абсолютов как неизбежная реакция на злой и «некрасивый» характер самого миропорядка, установленного демиургом и его архонтами.
Sermo II (О Боге).
Бог не мертв. Он жив так же, как и исстари. Бог – он Творение, нечто определенное, а посему отличен от Плеромы… Бог, однако, и сама Плерома, подобно тому как малейшая крапина в сотворенном и несотворенном – та же Плерома…
Здесь, словно полемизируя с «Заратустрой» Ф. Ницше и его весьма многочисленными (особенно как раз в начале ХХ века!) поклонниками, Василид говорит о Боге, но совсем не о том боге Ветхого Завета, якобы «отца Иисуса» по версии ортодоксов, которого явно имел в виду пасторский сын Фридрих Ницше, а скорее о «компедиуме высших божественных сущностей», о «коллективном» Боге, тождественном Плероме, который, поэтому, не может умереть ни в прямом, ни в метафорическом смысле, в отличие от богов более или менее низшего порядка, которым, рано или поздно, но не избегнуть сей участи.