На низком столе были разбросаны бумаги с пометками самого царя. Потянулся, взял лист, прочел «…таковая землица невеликая, вельми угодная, у такового великого, сильного царя, под пазухою, а не в дружбе, а он ей долго терпит и кручину от них великую принимает…» вслух ответил.
– Правильно Пересвет, пора котел этот общинный, ордынский казан, под свою руку сгребать. Нечего Казани Волгу-мать за горло держать. Сам должен длань свою на кадык Новгороду наложить. Молодец. Чего еще пишешь? – он наугад вынул еще один лист.
– А царю без воинства не мочно быть, – будто услыхал голос этого гордого парня в красном кафтане, – Воинниками царь силен и славен. Воина держати, как сокола чередити, всегда ему сердце веселити, а ни в чем на него кручины нет…. Любите их, яко отец детей своих, и бытии им щедру…Щедрая рука николи же не оскудевает и славу царю собирает…
– И тут ты прав, – ответил невидимому собеседнику царь, – Без воев нету крепкой власти. Надоть их припущать к сердцу близко…только вот знать бы кого? Не пригреть бы гадину на груди-то? – он задумчиво перебирал рукописи дьяка, откладывая их в стопку.
В комнату вошла мамка. Подошла, посмотрела на кипу исписанных листов. Спросила.
– Что Иван все прочитал?
– Да почти. “Сказание о книгах”, “Сказание о Магмет-салтане”, “Сказание о царе Константине”, “Первое и второе предсказания философов и докторов”, – на память перечислил воспитанник, – Али еще что есть?
– Чего уразумел?
– Да вот, что войско надо делать по другому, не по вотчинному, а как у братских дружин, по разуму и по верности. Что отдельно надо стрельцов с огненным боем в сотни определять…, что кормление надоть отменить, что бы все с руки царской кормились, а не со своих уделов…,что воин должен быть человеком свободным, а мужик закабаленным и к земле прибит…мужик к земле – к огороду, а ремесленник к городу…за оградку их надо загнать. Свободный человек он токмо для войны нужон, а не для мирного делу…
– Стоп, стоп, – остановила его, как лошадь на скаку, Малка, – Главное ты меж строк проморгал, несмышленыш. Гуляй, ты ж так Пересвета называешь? – озорно сверкнув синими очами, спросила мамка, как ни в чем не бывало, – Так вот, Гуляй тебе чего писал, – она безошибочно вынула исписанный лист и, тыча в него пальчиком, сказала, – Основа державы – Правда. Коли Правды нет – то всего нет!
Бог любит не Веру, а Правду. Будет в твоих словах закон – будут люди слова твои на лету ловить! Понял!
Она стояла так близко, и была так хороша, что Иван не выдержал, и схватил ее за осиную талию, пытаясь привлечь к себе. С неизвестно откуда взявшейся силой, она лихо скрутила государя, не обращая внимания на его титул, легко дала подзатыльник и, даже не сбив дыхание, продолжила.
– Закон – вот основа державы…, а ты руки распускать! Мал еще, мамке подол задирать, топай в гарем свой, там жена молодая, да наложниц полон мешок. Мало одной жены, я тебе еще одну присмотрела татарских кровей.
– Ишь какова? – опешил царь, – А коли кнут, али дыба?
– Уймись, малец. Придушу, не посмотрю, что мой выкормыш, – спокойно ответила Малка. Ивану показалось, что из-под платка выбились не рыжие локоны, а выползли медные змеи.
– Чур. Чур, меня, – он перекрестился.
– Крестится, а Богов старых зовет! – в голос засмеялась Малка и пропала, как не было.
В дверь стучали, только сейчас Иван расслышал настойчивое тук-тук.
– Входи! – он уже успел оправиться от этого, как он посчитал, помрака.
– Государь, – поклонился с порога сторожевой рында, – Тебе подарок от сестры твоей Елизаветы с Альбиона Туманного.
– Что за подарок? – совсем приходя в себя, спросил Иван.
– Лекарь.
– Зови. Как нельзя кстати.
В горницу вошел богатырского роста мужик, никак не походивший на хилого заморского дохтура. Налитую грудь туго обтягивал черный бархатный кафтан с серебряными позументами, а на ногах ладно сидели юфтевые сапожки с серебряными же подковками, звонко цокавшими по каменному полу палаты. Угрюмы вздрогнули и быстро переглянулись, успев поймать, как округлились глаза, стоявшего за спиной государя Пересвета. Все это заняло мгновение и стерлось одним дуновением ветерка из полуоткрытой двери.
– Ты отколь чернокнижник? – спросил Иван.
– Из дальних краев заморских, от двора королевы Аглицкой, ее волей к тебе в услужение послан, государь-батюшка, – вошедший поясно поклонился.