— Жирное, хорошее. У этой «сементалки» самое лучшее, хотя и у той черной тоже ничего…
Родак сдвинул конфедератку козырьком назад и прильнул к ведерку. Парное молоко напомнило ему вдруг бабушку, мать и родной дом. Пил долго и жадно. Вытер губы тыльной стороной ладони.
— Ковальчик, если вы сейчас же не соберете манатки и не поспешите, то нам обоим нет никакого смысла показываться майору на глаза. Понятно?
— Так точно, товарищ старший сержант, только скотина не сможет идти быстрее.
— Это, интересно, почему? — снова разозлился Родак.
— А потому, что она не в состоянии идти быстрее. Устала очень, да и напоить ее надо бы…
— Ладно, ладно… Поменьше болтайте, а делайте, что вам велят. Я не собираюсь из-за вашей глупой скотины получать нагоняй от Таманского.
— А буренка даже хромает. Гляньте, товарищ старший сержант… Дулик, дай нож, надо подрезать ей копыто. А майора Таманского вы, товарищ старший сержант, не бойтесь. Он сам мне вчера сказал, когда мы осматривали с ним скотину, чтобы о ней заботиться, ведь война-то закончилась и надо браться за хозяйство. Грех загубить такую дойную корову. Майору она тоже понравилась. Видно, в скотине разбирается. Говорил, что у себя дома, в России, работал в колхозе. Из крестьян он…
— Я тоже разбираюсь в коровах, ну и что из того? Догоняйте скорее…
С Ковальчиком можно было бы объясняться до бесконечности. Родак знал это по собственному опыту. На одной из улиц Берлина с ним приключилась такая вот история. Взвод залег — немецкий пулемет не давал поднять головы. А к тому же еще снайперы. На Поморском валу и уже в Берлине батальон майора Таманского понес большие потери. Только во взводе Родака погибло пять бойцов, шесть тяжелораненых попали в госпиталь. А пополнение все не поступало. И вот тогда, на той берлинской улице, когда немецкий снайпер ранил хорунжего Домасевича, Родак — по распоряжению командира роты — принял командование взводом и одновременно получил приказ взять каменный дом на другой стороне улицы, где засел снайпер, откуда летели «фаустпатроны» и лупили пулеметы. По правде говоря, Родак не очень-то представлял себе, как приступить к выполнению этого задания. Проще всего было бы отдать приказ атаковать, попытаться проскочить через улицу, а потом будь что будет. Такое решение он и принял. Когда он собрался поднять людей и броситься вперед, вдруг из-за угла показался немецкий танк и двинулся на них. Обстановка изменилась. И вот именно тогда-то старый Ковальчик показал, на что он способен. Ничего не говоря, приготовил связку гранат — и никто толком не успел заметить, как он подбил танк. Родак воспользовался этим и поднял взвод в атаку. Так они овладели домом, Ковальчик получил потом «Крест за храбрость», а Родак — звание старшего сержанта…
…Колонна остановилась. К Родаку подбежал связной с приказом немедленно явиться к командиру батальона.
Майор Виктор Таманский, высокий, крепко сложенный, черноволосый, смуглолицый мужчина, стоял, опершись спиной о крыло «студебеккера», и, постукивая пальцем по разложенному планшету, что-то объяснял окружившим его офицерам. Родак одернул мундир, проверил крючки на воротничке, сдвинул назад кобуру пистолета и, вскинув пальцы к козырьку, доложил:
— Товарищ майор, дежурный офицер по батальону старший сержант Родак прибыл по вашему приказанию.
Майор взглянул на сержанта, козырнул и продолжил прерванный разговор:
— Итак, товарищи офицеры, то, что мы видим на горизонте, эти усадебные постройки, это, если верить моей карте, и будет как раз то поместье, которым мы должны, на этот раз по-хозяйски, овладеть. А называется оно Грюн, что по-нашему и по-вашему означает, кажется, Зеленое. Я правильно говорю, политрук? — Капитан Затора, рослый блондин, заместитель командира батальона по политико-воспитательной работе, улыбнулся и утвердительно кивнул головой:
— Верно, товарищ майор. Зеленое.
— Ну и бог с ним, — добавил Таманский по-русски.
Майор Таманский был чистокровным русским, с поляками шел от самого Ленино, а в минуты хорошего настроения шутил, что именно из-за фамилии, оканчивающейся на «ский», кадровики после выписки из госпиталя направили его в формируемую на Оке польскую дивизию, чтобы помог союзникам своим боевым опытом. Так с ними и остался. С первых же дней Таманский считал для себя делом чести выучить польский, чтобы разговаривать со своими бойцами на их родном языке. И это ему почти удалось. Даже известная польская скороговорка «Не пепш, Петше, вепша пепшем» — «Не перчи, Петр, поросенка перцем» — теперь уже не застигала его врасплох. Он понимал все, хотя разговор давался ему еще с трудом.