Она пожала плечами.
— Я не знаю. Что-то, что он набил на руке. Я помню, что тату была там. Просто не помню, что там было написано.
— Она была набита красными чернилами?
— Черными. Что бы там ни говорилось, это было ложью. Поэтому я окрасила её в красный цвет. — Она подняла бровь. — Ты никогда не читал «Алису в стране чудес»?
Он ухмыльнулся.
— Умно. Странно, что ты помнишь всё, кроме самих слов.
— Да, ну, очевидно, мне не хотелось вспоминать об этом. — Она принюхалась. — Он для меня остался обычным донором спермы.
— Донор спермы, которого ты рисуешь часами?
Её челюсть выдвинулась.
— И какова твоя история, Гевин? — Она наклонила голову. — Какие тёмные тайны скрываются под твоей кожей?
Он фыркнул, приподняв бровь.
— Они там. Полагаю, столетия просто заставили меня окаменеть от них.
— Ты когда-нибудь встречал своего отца?
— Да. Несколько раз.
— И что ты о нём думаешь? — Она скрестила руки. — Он — всё, о чём ты мечтал видеть в отце?
— Даже не близко. Но я не виню его за то, чего он не знал. И мужчина явно никогда не чувствовал ко мне того, что отец чувствует к своему сыну.
— Что насчет твоей мамы? Могу поспорить, она была типа Золушки. Выросла без отца?
Гевин посмотрел на пол.
— Нет. Не совсем. — При упоминании матери у него внутри скрутилась боль.
— Скажи мне. Ты же всё равно окаменел, да?
Гевин сосредоточился на пятнах краски, разнесенных по деревянным доскам, и глубоко вздохнул, прежде чем откашляться.
— Она покончила жизнь самоубийством, когда мне было шестнадцать лет. — Он уловил проблеск раскаяния в глазах Сабель, вероятно, отражающий его собственное. Гевин не говорил о своей матери столетиями, и он не собирался заставлять её чувствовать себя плохо из-за этого вопроса. — Когда я был мальчиком, на сыновей принцев охотились. Я видел, как мужчина убил моего брата, прежде чем я смог его спасти. — Разговоры о Легарроде требовали гораздо больше смелости, чем он мог. Его младший брат был, пожалуй, единственным человеком в мире Гевина, который когда-либо причинял ему самую непреодолимую боль. Он сглотнул и снова прочистил горло. — Он был объемным мальчиком… рождённым от отца-человека. Даже не Гнева.
Когда он рассказал свою историю, глаза Сабель смягчились и стали тёплыми и печальными, что побудило Гевина продолжить.
— Я думаю, моя мать хотела умереть в тот момент, когда я познакомил её с Легарродом. В тот день она потеряла гораздо больше, чем моего брата. Я видел это по её глазам, по тому, как потускнел блеск, который она всегда несла в себе. Под её кожей стали видны кости. С каждым днём она, казалось, становилась всё более закрытой, как труп, поднимающийся из могилы и постепенно умирающий. — Старая знакомая печаль поднялась из глубины живота Гевина. — Как бы ужасно это ни звучало, когда она наконец сделала это, я почувствовал почти… облегчение. — Разноцветные пятна на полу слились в одно размытое, когда перед ним встало это воспоминание. — Каждый день я ждал этого — я знал, что это то, чего она хотела. Но я думаю, что она продержалась до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы постоять за себя, что не имеет смысла, потому что в конце я присматривал за ней. — Его язык провёл по задним зубам, пока он размышлял, признаться или нет в том, чего он никому раньше не говорил. Каким-то образом это событие всегда вызывало у Гевина лёгкий укол вины. Стыд. Как будто он каким-то образом подтолкнул её к этому. — Я нашёл её повешенной на стропилах в сарае. Она не хотела, чтобы я жил с воспоминаниями об этом в доме. Я даже не могу сказать, что в выражении её лица была борьба. Вскоре после этого меня нашла Цеферина. — Он поднял взгляд на Сабель. — Я часто задаюсь вопросом… что было бы, если бы я добрался до Легаррода быстрее. Если бы это был я. Я знал, что она любит меня. Я просто думаю, что она скучала бы по нему больше.
Брови Сабель нахмурились.
— Мне жаль. Я не знала… с моей стороны было неправильно насмехаться над тобой.
— Я верю, что иногда смерть забирает душу раньше тела. Я знаю, что она умерла в тот же день, что и Легаррод. Меня убивало то, как она день за днём терпела боль. Ничто не заставляет тебя чувствовать себя таким беспомощным, как наблюдение за тем, как исчезает тот, кого ты любишь.
— Иногда нет ничего, что могло бы устранить такую боль. Я не могу себе представить, что потеряю Ти Джея или Джени. — Она сморгнула слёзы. — Нет ничего страшнее для матери.