Одно простое касание, а меня словно прошило разрядом тока.
– Разве можно? – охрипшим от волнения голосом прошептала я. – Ведь еще не вечер…
Не знаю, почему это вырвалось. Я понятия не имела: был ли Саймон вообще в планах Кронберга, но я не хотела, чтобы мужчина сейчас останавливался. И боялась, что он одумается и скажет: «Да, да, конечно, ты права, я тебя отпускаю».
Страшась этого ответа, невольно сжала бедра и чуть потерлась о пальцы мужчины, чтобы продлить эти ощущения. Хотя бы чуть-чуть, потому что если он отстранится, если и правда уйдет, я не выдержу, взорвусь на сотни маленьких атомов от неудовлетворения.
– Я бы трахнул тебя прямо здесь и сейчас… – ответила Саймон, тяжело выдохнув. – Но ты права. Еще не вечер.
То есть, он все-таки тоже будет, мы снова будем втроем… но ждать так долго… невыносимо…
Мужчина слегка улыбнулся, заметив мой разочарованный взгляд.
– Хотя, – он надавил пальцами чуть сильнее, задев веревку, и подтянул ее вверх. – Кое-что все-таки можно…
От новых ощущений, пронзивших меня, я ахнула – слишком громко, пожалуй, – и закусила губу.
– Ты так кусаешь губы, что я хочу трахнуть твой рот прямо сейчас, – грубовато сказал мужчина, и от его грубости я задрожала сильнее. – Хочу заполнить его до отказа, чтобы ты могла только сосать. Сосать и смотреть на меня.
Фантазия тут же услужливо подбросила картинку, как наплевав на возможных свидетелей, он расстегивает ремень, пронзает тишину звуком ползущей молнии, а потом достает свой член. Большой, горячий, с набухшими венками, по которому я успела соскучиться.
И без единого слова, не позволяя сделать и вдоха, вставляет свой член в мой рот, чтобы тут же начать меня трахать. Жестко, глубоко, заставляя кайфовать от размера, власти и солоноватого вкуса.
– Хочу, чтобы ты кончила для меня, – вырвал меня из грез словно простуженный голос мужчины.
Саймон смотрел на мое лицо, напряженно, серьезно, а его пальцы уже сдвинули трусики в сторону и забрались туда, где было так горячо и влажно, и где так его не хватало.
Понимающая усмешка на тонких губах, требовательный взгляд серых глаз, и пальцы…
Пальцы, которые танцевали на мне и заставляли кружиться в этом танце меня. Безудержном, алчном, с тихими стонами вместо музыки…
Не выдержав, подаюсь чуть вперед, желая получить еще больше, желая, чтобы было сильнее, желая ускорить ритм, который слышим только мы двое.
Хорошо. Особенно хорошо становится, когда мне удается коснуться клитором костяшек пальцев мужчины. О, Господи, они такие жесткие, как раз, как мне нужно…
Веревка и пальцы – не знаю, что жестче.
Не знаю, что слаще.
Не знаю, что именно втягивает меня в лабиринт удовольствия, в котором хочется потеряться. Прикрываю глаза, погружаясь в глубину собственных ощущений, но…
– Смотри на меня, – слышу четкий приказ. – Я хочу не только чувствовать, но и видеть твое желание!
С трудом фокусирую свой взгляд на мужчине, и едва не срываюсь на крик от настойчивых, уверенных поглаживаний его пальцев, задевающих то веревку, то клитор, но упрямо не проникающих внутрь.
Нельзя кричать, нельзя умолять, хотя сейчас я способна даже на это. Мне доступны лишь тихие стоны. Стоны он мне позволяет.
– Послушная, – слышу довольный рокот мужчины, когда с трудом открываю глаза. – И так отчаянно хочешь меня, что я едва держусь от соблазна завалить тебя на этом столе.
От его слов едва не теряю сознание. Стоит только представить, что он действительно на это пойдет, и позволит мне получить большее, чем его пальцы…
– Распластанная подо мной, – продолжает искушать меня Саймон. – С задранной до талии юбкой и узкой полоской трусиков, которые настолько влажные, что уже мешают, не так ли? Просятся, чтобы я их снял с тебя, оставив на тебе только эту веревку, а внутри тебя член. Ты ведь хочешь мой член?
Хочу.
Так сильно хочу, что согласна действительно отдаться на этом столе, пусть даже это будет мой первый и последний рабочий день в корпорации.
Но произнести хоть слово не в состоянии, мне слишком хорошо, я словно тону в каком-то дурмане.
– Пожалуй, так будет лучше, – слышу голос мужчины.
Надавив пальцами сильнее, он чуть разворачивает меня на стуле, и…
И я понимаю. Кронберг спрятал меня от чужих глаз, но не стал прятать от себя самого. Разумеется! За плечом Саймона только сейчас я вижу то, что не заметила сразу – глазок видеокамеры.
Тут же возвращается непонятная ревность, а память подкидывает слова Кронберга: «Саймон не сделает ничего, что я не одобрил бы».