— Отвечайте, что хотите, — сказал старший. — Если есть жалобы, я передам их соответствующим инстанциям. Мы, видите ли, стремимся расширить поток туристов из Европы.
— Вы очень остроумно шутите, — без тени улыбки сказала Рези. — Жаль, что не могу шутить в ответ. Мне сейчас не до шуток.
— Очень жаль, — небрежно бросил старший.
— Ничего вам не жаль. Одной только мне жаль. Жаль, что мне не для чего жить. Ничего у меня нет, кроме любви к одному-единственному человеку, но меня этот человек не любит. Он настолько выдохся, что вообще не способен любить. Все, что от него осталось — любопытство, да глаза.
— Нет, я не могу отшутиться, — добавила Рези. — Зато могу показать вам нечто занятное.
Казалось, Рези лишь прикоснулась пальцем к губе. На самом деле она бросила в рот капсулку цианистого калия.
— Женщину, погибшую за любовь, — договорила она.
И в тот же миг хладным трупом рухнула в мои объятия.
40: ВНОВЬ СВОБОДА…
Меня арестовали вместе со всеми, кто находился в доме. Но через час отпустили, благодаря, надо думать, вмешательству моей Голубой Феи-Крестной. А держали меня в неозначенном служебном помещении внутри Эмпайр стейт билдинг.
Фэбээровец проводил меня на лифте вниз и вывел на тротуар, вернув в поток жизни. Я прошел по тротуару шагов пятьдесят и застыл.
Как вкопанный.
И не потому, что испытывал чувство вины. Я приучился никогда не чувствовать себя виноватым.
И не из-за ощущения чудовищной потери. Я приучил себя ничего не ценить.
И не от ужаса смерти… Я приучил себя воспринимать смерть, как друга.
И не из-за несправедливости, гневом разбивающей сердце. Я приучил себя к мысли, что в жизни справедливой награды и справедливого возмездия можно искать с таким же успехом, как алмазный венец в помойной яме.
И не от мысли, что я никем не любим. Я приучил себя обходиться без любви.
И не от мысли о жестокости Бога. Я приучил себя ожидать от Него чего угодно.
А оттого, что не было у меня ни малейшей причины идти хоть куда-нибудь. Ведь на протяжении столь долгих пустых и мертвых лет мною водило одно лишь любопытство.
А сейчас и оно иссякло.
Сколько я простоял так, как вкопанный, и сам не знаю. И если мне суждено было сойти с места, то побудительную к тому причину должен был дать некто другой.
Некто и дал.
Полицейский, некоторое время наблюдавший за мной, подошел ближе и спросил:
— Случилось что-нибудь?
— Нет, все в порядке, — ответил я.
— А то вы тут долго стоите.
— Знаю.
— Ждете кого?
— Нет.
— Так вы бы шли себе, а?
— Слушаюсь, — ответил я.
И пошел.
41: ХИМИКАЛИИ…
Я побрел от Эмпайр стейт билдинг в сторону Гринич-Вилидж. И прошел пешком весь путь до моего дома. До дома, который делил с Рези и Крафтом.
И всю дорогу курил, воображая себя при этом светлячком.
По пути попадалось множество других светлячков. Иногда веселой красной вспышкой первым сигналил им я, иногда — первыми сигналили мне они. А прибойный гул и полярное сияние сердца города оставались все дальше и дальше за спиной.
Час был поздний. Я уже стал различать сигнальчики собратьев-светлячков, застрявших в верхних этажах домов.
Где-то провыла сирена, плакальщица налогоплательщика.
Когда я добрался, наконец, до моего дома, в нем погасли все окна, кроме одного на третьем этаже — в квартире молодого доктора Авраама Эпштейна.
Он тоже был светлячок.
Он помигал огоньком мне. Я помигал ему.
Где-то взревел мотоцикл, будто взорвалось несколько хлопушек подряд.
Между мною и дверью подъезда прошествовала черная кошка.
— Ральф? — промурлыкала она.
Темень стояла и в подъезде. Я щелкнул выключателем, но плафон на потолке не среагировал. Я зажег спичку. Все почтовые ящики оказались взломанными.
В дрожащем свете спички и бесформенной окружающей тьме искореженные и погнутые дверцы почтовых ящиков смотрелись дверьми тюремных камер в некоем охваченном пожаром городе.
Зажженная мною спичка привлекла внимание патрульного полицейского, маявшегося одиночеством юнца.
— Что вы здесь делаете? — спросил он.
— Живу я здесь. Это мой дом.
— Личность удостоверить можете?
Я кое-как удостоверил собственную личность, объяснив, что живу на чердаке.
— Из-за вас, стало быть, весь сыр-бор, — сказал полицейский. Не в укор, просто ему стало интересно.
— Можете считать и так.
— Странно, что вы сюда вернулись.
— Я уйду, — кивнул я в ответ.
— Да нет, я вас не гоню, я и права не имею. Просто удивился, и все.