– Здорово! – удовлетворенно заметил Охотский.
– «Севастополь» – потерь и повреждений нет. «Полтава» – большая пробоина в корме. Принято около трехсот тонн воды. Пятнадцать убитых, двадцать раненых.
– Вот странно, а от нас казалось, что на «Полтаве» все благополучно!
– «Аскольд» – сбита передняя труба, две пробоины. Убито: один офицер и десять матросов, ранено восемь матросов. На «Палладе» и «Диане» все в порядке, – сообщил сигнальщик.
– Раненых сейчас будут доставлять к нам? – спросил поднявшийся на мостик главный врач лазарета Петров[9].
– Едва ли! Это займет много времени, а нам надо удирать во все лопатки от японцев. Видите, они опять повернули за нами. Сейчас начнется настоящая погоня, – показал биноклем назад капитан. – Вот если какой-либо корабль потонет, тогда мы подойдем к месту катастрофы и будем спасать тонущих из воды.
– Даст бог, этого не случится! – с чувством проговорила Рива и еще раз посмотрела в бинокль на «Севастополь», который мирно шел в общем строю. Она радостно улыбнулась сама себе: ее Андрюша был цел и невредим.
Вскоре на кораблях пробили отбой, и с «Цесаревича» просигналили: «Команде пить чай».
– Теперь и нам можно идти кончать прерванный боем обед, – проговорил Охотский.
На палубе стоял оживленный говор, смех, шутки. Настроение у всех после благополучно избегнутой опасности было повышенное.
– Кажется, нам сегодня посчастливилось, – улыбался главный врач. – Прорвались через японскую эскадру и теперь можем двигаться во Владивосток.
– Рано еще радоваться, – охладил его восторг капитан. – Того может вернуться, так как имеет большое преимущество в ходе.
– Пока он догонит, наша эскадра сумеет починить повреждения и снова соберется с силами.
Пассажирки обменивались впечатлениями. Каждая говорила об интересующем ее корабле, где находились либо муж, либо брат, либо возлюбленный.
– Капитан, миленький, узнайте фамилии убитых и раненых офицеров, – обращались они к Охотскому.
– Это не так просто, сударыня. Мы ведь не знаем, какие потери на кораблях.
– Сигнальщик же говорил вам, и мы слышали, что на «Аскольде» есть убитые, а на других нет.
Чтобы отвязаться от назойливых приставаний, капитан обещал справиться по семафору на названном корабле.
В кают-компании стучали ножи и стоял смутный гул общего разговора. Рива следила, чтобы больные получили все, что им полагается.
– Сестра Блюм! – окликнул ее главный врач и, отведя в сторону, шепотом сообщил: – К нам подходит японский крейсер. Очевидно, они хотят захватить «Монголию». Побудьте здесь, чтобы не произошло паники.
Рива испуганно посмотрела на него и побледнела. Главный врач понял, что она не – справится с его поручением.
– Выйдите на палубу, – сказал он. – Там вам будет лучше.
Спотыкаясь и вся дрожа от волнения, Рива поднялась на палубу. Здесь уже собрался почти весь медицинский персонал: врачи, студенты-медики и перепуганные сестры. Ни капитана, ни его помощников не было. Все были очень взволнованы и с тревогой смотрели на быстро приближающийся японский крейсер. Уже хорошо были видны стеньговые флаги с изображением восходящего солнца. На мачте то и дело появлялись различные комбинации флагов. На мостике сигнальщик, переодетый в штатское, разбирал вместе с молоденьким вахтенным начальником значение сигналов.
– Остановиться, спустить трап, – сообщали они с мостика японские приказания.
– Что с нами будет? – взволнованно допытывались все у Петрова.
– Мы находимся под охраной Красного Креста, и, следовательно, нам ничто угрожать не может, – успокаивал главный врач.
– Вдруг они нас уведут в Японию? – спросила Рива.
– Ну что ж. Будем сперва протестовать, а затем повинуемся: иле и пойдем, куда нам велят.
– С какой же это стати? Мы хотим оставаться с русскими, а японцы пусть, если хотят, устроят плавучий лазарет и следуют за своей эскадрой.
Пока на палубе спорили, крейсер успел подойти к «Монголии», став в полукабельтове, бортом к ней. Все невольно залюбовались им. Стройный, чистенький, весь как выточенный из серой стали, он казался нарядной яхтой, а не военным кораблем. Но направленные в сторону русских дула палубных орудий говорили о его враждебных намерениях.
У борта крейсера тоже столпились японские матросы, внимательно разглядывая невиданный ими плавучий госпиталь, рискнувший сопровождать эскадру в бою. От крейсера отчалила шлюпка. В ней находилось несколько вооруженных матросов и офицеров. Вахтенный начальник, приказав боцману выстроить команду, подошел к трапу для встречи японцев.
– Может быть, кто-нибудь из вас хорошо говорит поанглийски? – спросил он, обернувшись к медицинскому персоналу.
– Ольга Александровна, – обратился Петров к одной из сестер, – вам придется взять на себя роль переводчика.
Как только шлюпка подошла к трапу, на палубу легко поднялись два японских морских офицера в сопровождении нескольких вооруженных матросов с примкнутыми к ружьям штыками-тесаками.
Подойдя к группе врачей, оба офицера вытянулись и отдали им честь, а затем старший из них на чистом русском языке произнес:
– Мы прибыли на ваше судно, чтобы удостовериться, не находится ли на нем военных чинов или какого-либо военного снаряжения. Если мы ничего не обнаружим, то вы будете тотчас же отпущены. В случае же находки военной контрабанды пароход будет задержан как приз.
– Смею вас заверить, господин офицер, что на «Монголии», кроме имущества Красного Креста, нет ничего, – ответил Петров.
– Это надо еще установить, – сказал японец и отдал приказание своим матросам.
Второй японский офицер направился на мостик проверять судовые книги, а матросы спустились вниз.
– Да это же парикмахер наместника, Жан! – узнала японца Рива. – Мосье Жан, вы это или не вы? – спросила она.
– Я сейчас не парикмахер Жан, а капитан-лейтенант императорского японского флота Кабаяси, – сухо ответил тот.
– Теперь и я вас узнала! И я! И я! – сразу раздалось несколько голосов.
Японец с надменной улыбкой раскланялся со своими бывшими клиентками. Затем он подошел к выстроенным на палубе матросам и санитарам и стал проверять их по списку.
Охотский с перепугу запрятался где-то в трюме. С Кабаяси остался лишь один из его помощников. Петров со своим персоналом спустился в кают-компанию, где среди пассажиров поднялась паника. Женщины громко плакали, дети вторили им, и все в один голос молили Петрова заступиться и не допустить, чтобы их увезли в Японию. Старший врач и сестры поспешили им сообщить о заявлении японцев.
– А вдруг они что-нибудь найдут? – тревожно спросила одна из пассажирок.
– Ничего они не могут найти, ибо у нас нет никаких грузов, не принадлежащих Красному Кресту.
– Вы, Геннадий Николаевич, забываете, что, во-первых, они сами могут подбросить что-нибудь запрещенное, а во-вторых, могут объявить незаконным пребывание пассажиров на нашем судне, – скороговоркой взволнованно произнес Фейгельсон.
– Гаагская конвенция[10] не запрещает организациям Красного Креста брать под свою защиту женщин и детей, – возразил Петров.
Вскоре Кабаяси спустился в кают-компанию и потребовал список пассажиров. Его пришлось наскоро составить.
Прошло с четверть часа в томительном ожидании. Кабаяси начали подходить его подчиненные с докладами о результатах досмотра.
Капитан выслушивал их с невозмутимым видом и отдавал короткие распоряжения.
Все русские с нескрываемой тревогой следили за этими переговорами, стараясь по выражению лиц говоривших понять, о чем идет речь. Вдруг взволнованно влетел в кают-компанию провизор.
– Помилуйте! – обратился он к Петрову. – Они считают даже селитру военной контрабандой, а она положена по номенклатуре аптечных лекарств, и у нас ее всего пятьдесят унций.
Вслед за Фейгельсоном вошли двое японцев, неся в руках банку с злополучной селитрой.
[9]
[10]