Его пароходы у стенки стоят. Куда бы они не уходили, к Африке или Антарктиде, его рейсы начинаются здесь, когда завершаются у тех, кто на них плавает. «Работа та же, только вода с одного борта, а не с двух», — утешал себя Веня. Так он их и воспринимает: один борт — слитый с землей, а за другим — даль неохватная.
Из этой вот из земной жизни подошел к нему сзади Ерохин, причальный матрос, осанистый, крепкий мужик лет сорока.
— Отправил уже? Ну и ладушки, — сказал он. — Я тебе малька подхарчиться принес. Сходи, в каптерке. Анна отвалила. Персонально, за мою хорошую работу.
— За твою хорошую работу — мне? — уточнил Веня.
— Ага, — подтвердил Ерохин, дохнув на него пивком и сытной едой. — Утром зашевелилась, придавила меня — не вздохнуть. Я уже тобой стал защищаться, ей как последний довод: мол, неудобно, Веня забесплатно меня подменяет. Так она мне рот закрыла — и в дорогу. А по утрянке-то оно, знаешь, как идет — не остановишься. Вот, значит, а тебе зарплата.
— Ты вроде не за этим подменить просил? — улыбаясь, осведомился Веня. — Как твой-то? Забрали?
— Ни хрена. Опять мордой об лавку, — возмутился Ерохин. — Завтрева пойду к военкому. У меня терпение лопнуло, да и деньги на исходе. Шутишь — третью неделю провожаем! У него уже волосы отросли.
— Ничего, выдюжишь. У тебя холка крепкая, — утешил Веня.
— Да эт ничего, не жалуюсь, — самодовольно усмехнулся Ерохин. — Пивко сосать надо, пивко. Знаешь анекдот?
— Знаю, знаю, — отозвался Веня, соображая, что ему дальше делать.
Хоть он не стеснен был административными нормами, но жизнь свою старался подстроить под общий людской порядок. На «Пикше» он работал две недели без выходных, еда на сегодня есть — по всему выходило, что у него нынче отгул.
— …А баба моя не слышала, — продолжал Ерохин. — Я ей сказал, так она сует мне бидончик — ага, говорит, сбегай, поправиться надо. Никакого чувства юмора. Пришлось бежать.
— Ну и ладно. Не помешало ведь?
— В самый раз. Она отгул на сегодня взяла. Пивка попили и опять в дорогу. Одну ездочку сделали. Она говорит: Вене твоему цены нет. Ему не то что пирогов — ему памятник при жизни поставить надо!
Веня задумался, прикидывая, как ему выходным своим распорядиться.
— Ты как сюда шел? — спросил он.
— Как обычно, молча. Но, веришь, нет, настроение такое — песню петь хотелось.
— Молодец, — похвалил Веня. — А через какую проходную?
— Через восьмую, конечно. Мне ближе всего. А ты что, никак в город собрался?
— Ну и кто там стоит? — не отвечая, поинтересовался Веня.
— А я знаю? Две бабы какие-то и старшина. Тебе зачем?
— Так, для справки, — отмахнулся Веня.
— Ты чего, Вень? Обиделся на меня? Я ведь, как договорились, может, чуток припозднился… — стал оправдываться Ерохин.
— Все нормально, Гена, не бери в голову, — успокоил его Веня. — Дело тут у меня.
— А, ну если дело — оно, конечно… — понимающе произнес Ерохин. — Какой ты странный, однако, человек! Ты ведь знаешь, Веня, ты мне как друг. Я тебя, по-честному, уважаю. Если бы ты нормальный был, я б тебя домой, в гости — эт всегда пожалуйста. Ну а так, ну чего с тобой, по-честному, как люди и не посидеть. А уважать тебя — эт да, все тебя уважают: и Анна, и Мишка мой, призывник, тоже тебя знает. Я б, говорит, с интересом на этого чудака посмотрел. Он у меня смышленый, стервец, любознательный — страсть. Тут весной он малька задурил, по глупости киоск ломанул с пацанами. Дак он и в милиции так сказал: мне, говорит, интересно узнать было, что там на ночь оставляют. Попервости отпустили, на курсы при ДОСААФе устроили. Так что он теперь в армию пойдет не как-нибудь — со специальностью.
— ДОСААФ, армия, — сказал Веня. — Видно, нельзя без этого.
В голосе его не было уверенности.
— Там из него дурь-то быстро вышибут. Вернется шелковый.
— Как же ее вышибут? — без выражения спросил Веня. Он уже знал, кого сегодня навестит. Конечно, давно пора. Полмесяца ее не видел. — Будь здоров, — сказал он Ерохину и пошел.
— Чудак-человек, — удивленно отозвался тот, глядя вслед.
От предчувствия скорой встречи Веня взбодрился, посвежел — бессонной ночи как не бывало. И порт словно помолодел и украсился. Медленно поднималось где-то за городом, за дальними сопками солнце. Осенний кустарник на той стороне залива весь горел от его лучей. Полоса света медленно двигалась по воде, высвечивала на рейде суда. Они становились лучистыми, ясными, в иллюминаторах вспыхивали огни, и шеренги маленьких солнц посылали зайчики в прохладную тень портовых строений.