Ничего не чувствую…
— Максим! Максим! Вставай! Что с тобой?
«А? Что? Почему меня трясут? Где я?»
Сознание возвращалось какими-то толчками. Словно пульсируя и отдаваясь в ушах колокольным звоном.
Бум… Бум…
Только почему-то колокол звучит не звонко, а как-то глухо…
Бух… Бух…
Или это просто у меня шумит в ушах? Я, кажется, знаю… Это так бьётся моё сердце. А пульсирование крови слышится мне… Но почему так громко?
— Маша! Хватит плакать! Ты меня заливаешь слезами…
— Дурак… Максим! Я думала ты… А ты…
— А что я?… Помоги мне встать!
— Лежи уж. У тебя ноги…
— Да. У меня ноги… А что не так с ними?
— Там… Не знаю… Всё в крови… А он тебя лижет…
— Чего? Кто?
— Волк…
Бр-рр… Я помотал головой, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Какой волк? Чё он там лижет? И что у меня с ногами?
Блин… Я обхватил голову двумя руками. Больно… Нет. Не голова болит. Нога… И холодно.
Конечно, холодно… Я же на снегу лежу. На таком красивом красном снегу…
— Машка! Хватит меня трясти. Помоги подняться! А ты чего так легко одета? Замёрзла? Дрожишь уже вся…
— Дурак!
Слёзы лились из её глаз нескончаемыми ручейками. К сожалению, за все свои несколько жизней, я так и не научился останавливать женские слёзы. Так что я не стал ничего делать. Потому что знал, если женщина хочет поплакать, то лучше ей не мешать. Само пройдёт.
А мой старый знакомый, в смысле друг, товарищ и волк, реально лизал мою ногу. Ту самую, которую прокусил почти насквозь один из нападавших на нас. Кровь уже не текла, но зато рана впечатляла. Штанина была вся порвана, и я хорошо мог разглядеть вырванный кусок мяса, болтающийся на обрывке кожи, и даже белеющую кость. Кажется, она называется большая берцовая… Да по фигу, как она называется… Хорошо ещё, что не перекусили на хрен… А волки они такие, и не на такое способны.
А чего это серый санитар леса мою ногу лижет? На вкус пробует? Или хочет подлечить меня? у него небось в слюне все бактерии мира обитают. Как бы он хуже не сделал?
— Ну, что, Серый? Полегчало тебе?
Волк поднял на меня свои янтарно-жёлтые глаза и не мигая посмотрел на меня. И хотя я точно знаю, что глядя в глаза хищнику можно спровоцировать его на агрессию, но я не отвёл взгляда. И так же спокойно в упор посмотрел на него.
— Ты извини меня, Серый! — спокойным голосом поведал я ему. — Это моя вина, что я проредил твою стаю. Вот видишь, чужаки уже пришли на твою землю. А у тебя не было сил их прогнать…
Волк моргнул. А потом, он слегка оскалил зубы… Да, нет. Блин… Это что? Улыбка?
То, что есть собаки-улыбаки я знал. Встречались мне такие. Но, чтобы волк улыбался… Про такое я не слыхал как-то раньше.
— Ладно. Пока я здесь, я всегда смогу тебе помочь. А потом, глядишь, твои щенки подрастут. И, кстати, у этих, которые приходили к нам незваными гостями, тоже небось остались и щенки, и самки. Ты бы сходил, глянул, что там и как… Посмотрел бы на них. Может возьмёшь их в свою стаю… Вместе веселее.
Волк снова моргнул. А потом он вильнул хвостом, развернулся, и быстро ускользил по снегу куда-то вглубь леса.
— Ты думаешь он тебя понимает? — спросила Маша.
— Говорят, что волки умнее собак. А если собаки нас понимают, то почему волкам это должно быть недоступно?
— Я так испугалась…
— Когда?
— Тогда… Сижу в кустиках, никого не трогаю… А тут он появился…
— Он тебя защищал.
— Я это поняла… Но только потом. А сперва, я очень испугалась. Волки как завоют…
— Он наш друг. Теперь… Хотя странно всё это.
— Что именно?
— Ну я же всю его стаю поубивал. Оставил в живых только его и его самку.
— А…
— Наверное, он признал меня, как сильного, или как равного.
— А почему он тогда заступался за меня?
— Это его земля. Он тут хозяин. Мы у него в гостях. А эти… Они пришли завоевать его землю. Оккупанты…
— Понятно… — протянула Машка.
Хотя, судя по всему, она толком ничего так и не поняла. Ну и ладно. Сейчас мне не до этого. Во-первых: Нога болит, аж скулы сводит… А во-вторых… Я замёрз, как собака… Рук уже не чувствую. А ног я не чувствую уже давно…
— Машенька! Помоги мне дойти до землянки!
Легко сказать «дойти до землянки»… На левую ногу я не могу даже опереться. Да чего там говорить… Я не могу к ней даже прикоснуться, чтобы меня при этом не согнуло в три погибели от нестерпимой боли.
Так что моё передвижение по утоптанному уже снегу можно называть как угодно, только не ходьбой.
Я полз. Но как-то раком-боком, опираясь на одно колено. Руки мои то и дело подламывались, и я снова падал мордой в снег… И если в прошлый раз, когда я упал от упадка сил лицом в снег, он мне показался мягким и приятным наощупь, то сейчас эта холодная ипостась замёрзшей воды, впивалась в кожу лица тысячей колючих острых иголок. Очень сильно напоминало мелкие осколки стекла. Видел как-то в старом кино, как индианка танцевала босиком на битых стёклах. Тогда это меня очень впечатлило. Но сейчас все эти впечатления я ощущал на своём лице.