Ада (справляется в своём вопроснике). Ещё чего! Кто она была, социально?
Леон. Дочь батрака… он работал у деда.
Ада (с внезапной строгостью). И ты, конечно, ни минуту не думал, что твой мелкобуржуазный жест фаллократа и гегемона может поранить чистую душу дитя народа?
Леон (ошеломлённый, стонет). Я же говорю, что это она расстегнула мне пуговицы, и при этом была на два года старше меня!
Ада (размышляет с ледяным выражением лица). Нечисть! Повторяй за мной… «Я — буржуазная дрянь. Преследуя низменные желания и извращённые удовольствия, я запятнал невинное дитя народа, не заботясь об ужасной душевной травме, которая могла бы стать этому последствием, и, таким образом, навсегда скомпрометировал её будущее, обрекая на нищету и, может быть, тротуар».
Леон. Но, я тебе говорю, что это она расстег… (Под ледяным взглядом Ады он прерывается и покорно повторяет.) Я — буржуазная эта самая дрянь. В целях удовлетворения низменных и извращённых желаний испачкал ребёнка… (Он хочет ещё что-то сказать.) Она была на два года… (Он неслышно заканчивает фразу «…старше меня», затем продолжает, укрощённый.)…дитя невинного народа, не заботясь о серьёзном увечье, которое могло бы стать последствием, компрометируя её навсегда и обрекая на улицу… (Внезапно он кричит.) Чёрт побери! Ей это тоже доставило удовольствие! Даже больше, чем мне! Она вышла замуж в восемнадцать лет, родила семерых детей, теперь у них одиннадцать лавок в области. Ей муж глава Областного Совета. Она носит норковую шубу, стала настоящей госпожой, и они, кстати, с супругом купили местный замок, некогда принадлежавший сеньору края!
Ада (ледяным тоном констатирует). Бедняга! Ты глух ко всякой нравственности. Ты разочаруешь и блаженную. После обеда тебя освободят руку, и ты напишешь пятьдесят раз следующее: «Я — безнравственный и сластолюбивый поросёнок».
Леон (выходя из себя, кричит). Хрен вам! Не стану я раскаиваться! Ну, что ты будешь делать! Статьи в «Фигаро» сегодня тоже фиг! На тебе!
Ада. Что ты сказал?
Леон (сконфуженный). Я сказал: «На тебе!»
Ада. А до этого?
Леон (из недр трусости). Я забыл.
Не сказав ни слова, Ада выходит.
Чтобы закончить уборку, с тряпками и шваброй появляется Ля Фисель.
Леон (кричит ему). Ля Фисель, отвяжи меня! Я дам тебе сто тысяч франков, все мои сбережения, которые я утаил в треуголке… и мы оба сбежим отсюда к чёртовой матери!
Ля Фисель. Куда? Их комитеты разбросаны по всей Франции.
Леон. В Швейцарию. Это единственная страна, которая ещё противостоит. Там, представляешь, есть кантоны, где женщина ещё не имеет права голоса!
Ля Фисель. Нас поймают прежде, чем мы пересечём кордон. И даже если мы доберёмся туда невредимыми, нам нужна будет виза, чтобы выехать из страны.
Леон. Мы переползём границу на брюхе. Найди мою шпагу, в случае чего, защитимся.
Ля Фисель (трясёт головой). Это несерьёзно. Баба — всегда была бабой, но бабой и останется. К тому же дети, как всё бросишь! Как они будут жить, на что? Нет, я не могу, совесть не чиста будет, заест.
Леон (безнадежно кричит). Но, как же дошли мы до этого! Все мы!
Ля Фисель. Что вы хотите? Как ни крути, а мужчине свойственны поросячьи порывы. От сластолюбия, как говорится, не убежишь. Мы, видимо, правильно они говорят, злоупотребили…
Леон (мечтательно, гложимый сомнением). Думаешь?
Свет внезапно гаснет.
Когда сцена вновь освещается, академик по-прежнему привязан к столбу. Рядом стоит небольшой круглый столик. Ля Фисель помогает Леону есть, так как у того отвязана только правая рука.
Леон. Отрежь ещё мяса, но не слишком большой кусок… Как будто бы на обед нельзя было отвязать руки! В конце концов, это унизительно… кормят, как дитя малое! Отвяжи мне левую руку!
Ля Фисель (твёрдо). Нет. Приказ есть приказ. Упаси Бог обе сразу!
Леон (продолжая есть). Почему сегодня подали обедать так поздно? Я мучился голодом!
Ля Фисель. Мне приказали подавать только тогда, когда статья будет отправлена. Курьер с велосипедом ждал уже час. Если бы статьи не получилось, вас бы лишили обеда. Таков был приказ.