Секунду-другую он не мог заставить себя высвободить левую руку. Примерно то же самое произошло и тогда. Сначала сводит мышцы, затем разжимаются пальцы. Цепляясь за камень, Итан начал двигать ногой, пока не нашел крохотное углубление. Слишком маленькое, чтоб удержать его, зато можно хоть немного ослабить нагрузку на руки. Он начал искать другой выступ и тут почувствовал, что левая рука у него занемела.
Перенеся вес на ноги, он наконец ослабил захват и начал шевелить пальцами, пытаясь наладить кровообращение. Затем вытянул левую ногу, выискивая новый удобный уступ, и вдруг почувствовал, как свело бедро. Вот он, момент, когда ты бросаешь все к чертовой матери, отталкиваешься и, смеясь, повисаешь на тросе, целиком доверяясь его прочности и напарнику, который стоит внизу на земле. Ты проиграл, скала победила. Завтра можно попробовать еще раз. А можно уехать автостопом.
— Двигай влево. Там приличная площадка, всего в десяти футах, — услышал он голос Кейт.
Итан попытался разглядеть, где именно.
— Доверься мне. Она здесь, совсем рядом. Не спеши. Ты сможешь. Только не надо думать об этом.
Она произнесла какие-то совсем другие слова, но сам факт ее присутствия, понимания того, что с ним беда, сразу прибавил сил.
Итан целиком сосредоточился на ее нежном голосе со слабым британским акцентом. И сразу забыл про судороги и дрожь в пальцах, забыл саму смерть.
— Да ты уже стоишь на нем левой ногой. Давай, Мальчик. Чуть выше. Вот так, хорошо.
Он подтянулся, шагнул на узкий выступ. Нашел еще один, совсем маленький, за который едва можно было ухватиться рукой. Пальцы слушались, судорога в бедре отпустила. Итан встряхнул руками, скорее по привычке. Кровь снова бежала по жилам, силы возвращались. А потом он вдруг увидел, что находится прямо напротив Кейт; оба они примостились под острым козырьком скальной породы.
— Я уж думала, потеряю тебя, — прошептала она.
— Судороги, — сказал он.
— Они не спрашивают, как мы это делаем, им интересно только, насколько мы продвинулись. Ну как ты сейчас, ничего?
— В порядке.
— Команда-два, мы на месте. Повторяю, мы на месте.
Гостиница «Палас», Люцерн
На крыше гостиницы «Палас» сэр Джулиан Корбо оторвал взгляд от расцвеченного огнями неба над Люцерном и посмотрел на графиню Клаудию де Медичи, стройную, средних лет даму, которая стояла возле балюстрады. Эта аристократка прожила здесь лет двадцать и ни разу прежде не была замечена на подобных мероприятиях. Интересно, почему она вдруг передумала. Нет, сюда ее привлекло вовсе не увлечение фейерверками, в этом сэр Джулиан был уверен. Банкиры, разумеется, постоянно посылали ей приглашения, но это стало чистой формальностью.
Сама же она устраивала прием лишь раз в году — для сотни избранных представителей швейцарской элиты. Многие из окружения Корбо бывали там. Они называли это мероприятие вечеринкой года — в гости к мадам де Медичи съезжались светила со всего мира. Когда это все еще только начиналось, у Корбо были неприятности в Америке, грозившие перерасти в нешуточный скандал; возможно, именно по этой причине она поначалу игнорировала сэра Джулиана. Но постепенно история в Америке забылась, а сам Корбо сумел приобрести в Европе определенный вес. Он снова вошел в моду, если так можно выразиться. Но несмотря на это, графиня по-прежнему не присылала приглашений.
Нет, разумеется, он не мог подойти к ней прямо и бесцеремонно, подобно краснеющему школяру, требующему внимания. Такой радости он ей не доставит. И сэр Джулиан предпочел смешаться с другими гостями. Как принято в таких случаях, разговор шел о политике и состоянии общества. Обсуждался даже — впрочем, довольно скупо — некий намечающийся во Франции деловой проект. И наконец всплыло имя графини. Заговорили о ней и знаменитых ежегодных приемах, которые она устраивала. Разве он ни разу не бывал у нее? Нет, ответил Корбо. А потом добавил, что, по его мнению, в жилах этой дамы течет еврейская кровь.
Высказывание всех удивило. Не может быть!
— Возможно, я ошибаюсь, — с еле заметной улыбкой сказал Корбо и с удовлетворением отметил сомнение на лице своего собеседника.
— Эта информация… стоит не один миллион, — заметил джентльмен, словно это могло хоть как-то оправдать сомнительность происхождения графини.