Но:
«Да не нарушается закон подчинения, которым держится и земное и небесное, чтобы чрез многоначалие не дойти до безначалия…»
Это «Толкователь» цитирует Григория Богослова…
Отказываясь от действительного преобразования человека, подменяя Христа, на самом деле распятого за свою проповедь реального спасения, преобразованием воображаемым, спасением фарисейским, спасением только в сфере сознательной, недеятельной, лишает, как мне кажется, жертву Христа ее сути. Разве учение Христа не потому потрясает души, что Он Сам жил так, как учил, был за это подвергнут унизительной и мучительной казни — и воскрес, потому что был безгрешен? Следование Христу с очевидностью отменяет все отношения, не основанные на любви; оно приведет человека к спасению при условии, что тот не побоится отвергнуть во имя этой любви всю паутину лживых отношений господства и подчинения, столкновения воль и интересов.
Но:
«Христианство, не отменяя существующих правовых отношений, изменяет их изнутри: оно пронизывает их духом любви, мира, долготерпения и милосердия, который обезвреживает их неправду. Христианин-слуга, повинуясь своему господину по плоти, послушествует Христу; христианин-владыка в службе подневольного по плоти видит услуги брата во Христе».
Но при таком толковании ничто на свете не меняется, а только объясняется по-иному… Так-то оно так, но — как можно обезвредить изнутри неправду убийства? Концлагерей? Тюремной камеры? Присвоения чужого труда?
Увы, Церковь заботится и о том, чтобы запретить задавать ей такие «провокационные вопросы»:
«Только учащей Церкви дано свыше толковать священные пророчества».
Как же так? Не на наших ли глазах то же самое — монополия на толкование своего «учения» — привело к полному подавлению мысли в странах с наиболее сильно развитой мирской властью? Но, может быть, учащая Церковь — это какая-то общность всех верующих, некий зародыш родового самосознания? Увы:
«Постановление Тридентского Собора (заседание 4, о Св. Писании) гласит: „Дело Церкви — изъяснять смысл и давать толкование Св. Писания“. Органами же Церкви в преемственном исполнении сего дела являются епископы и наипаче главенствующий в их сонме епископ Римский».
Действительно, легко впасть в соблазн и заподозрить, что епископы боятся, что кое-кто начнет что-то сам толковать, понесет вредную отсебятину, подорвет устои Церкви, повредит ее более или менее благополучному существованию в погибающем от греха мире, нанесет ущерб единству верующих, авторитету и власти высших церковнослужителей:
«Есть в Писаниях места неудобовразумительные, могущие дать повод к Превратным толкованиям. Верующие не должны толковать такие места каждый по-своему, но держаться мнения, запечатленного учением Церкви».
Неужели к «неудобовразумительным» местам относится и Нагорная проповедь?.. И «не убий»?..
Впрочем, запреты «инакомыслия» плодов не дали — в христианском движении за время его существования накопилось множество самостоятельных течений, направлений, школ, сект и соответствующих толкований… А это привело к тому, что люди, призванные любить ближнего, как самого себя, и верующие в Того, Кто это заповедал, порой истребляют друг друга с ненавистью, неутоляемой даже кровью невинных детей, как мы видим сегодня в Ольстере — и можем увидеть, увы, повсюду.
Да, Церковь Христова, к великому нашему горю, вписалась в жизнь человеческого вещества на Земле и деятельно участвует в работе третьего отношения, в исполнении человеком, «познавшим добро и зло», того дела природы, которого последняя без способного к самопознанию органа реализовать, очевидно, не может.
Конечно, Церковь хранит дух христианства, хранит Слово Христа — пусть порой плохо, пусть иногда перетолковывая его к своей земной выгоде, но хранит; конечно, Церковь помогает тысячам и тысячам меньше грешить; конечно, она утешает людей в их скорби и тем облегчает им трагедию жизни и смерти. Все это, конечно, так, но мы не можем не видеть, что за две без малого тысячи лет существования своего Церковь не оказала решающего воздействия на третье отношение, не приблизилась к выполнению главной своей цели — спасению людей от осуждения, от греха, то есть от полной гибели.
Путь, указанный Христом, путь спасения по одиночке, нравственным совершенствованием и совершенством отдельных людей в ожидании того момента, когда совершенными станут все или, по крайней мере, большинство и мир преобразится, поскольку станет жить не по законам физической природы, а по законам природы духовной, — этот путь, теоретически вполне реальный, простой и как бы даже самоочевидный, пока что не привел к желаемым результатам. Перед нами попрежнему безнравственная тварь человечества, неспособная сама с собой управиться — светлые клеточки нравственных, чистых и не грешащих людей только подчеркивают безобразную черноту массы, не подлежащей, впрочем, ни суду, ни осуждению, поскольку она не располагает свободой воли — в отличие от каждого индивидуума, который имеет и свободу воли, и совесть, и сознание, и душу…
Похоже, что в учение христианства включился тот самый элемент, могучее воздействие которого на людей мы видим на протяжении истории — надежда на рай, на абсолютное счастье, на пакибытие, на «золотой век», в котором людей ждет одухотворенное и нетленное тело, неподвластное страданию, не исполняющее бремени непосильного труда, бессмертное, светоносное, не знающее пределов времени и пространства, болезней и вообще каких-либо несовершенств. Это абсолютное счастье не может быть ничем иным, кроме воскресения из мертвых всех во плоти, кроме бессмертия людей. Но пока не подчиним мы всю нашу систему ценностей этой цели — бессмертию и воскресению, — обречены мы быть частью слепой природы.
Пакибытие может быть достигнуто, хотя, видимо, мы сейчас еще только очень смутно догадываемся, каким образом это произойдет. Было бы очень печально, если бы попытка предотвратить гибель человечества казалась нам совершенно бесполезной и безнадежной, если бы знание о третьем отношении приводило лишь к полному параличу воли. Да, в наше время едва ли подлежит сомнению тот факт, что человечество как целое лишено свободы воли (в этом я расхожусь с И. Р. Шафаревичем); но кто поручится, что так будет всегда?
9. Имеет ли теория третьего отношения какое-либо практическое значение?
В заметках о русском практическом опыте были предложены структурные реформы, назревшие в нашей стране и необходимые ей, чтобы спастись от гибели. Говорилось, что осуществлению реформ препятствует не отсутствие положительной программы, а странный недостаток воли к улучшению условий жизни, к борьбе за земное счастье. Концепция третьего отношения, вероятно, отрицательно влияет на волю. И все-таки, как мне кажется, знание о третьем отношении полезно: оно способно предостеречь от неправильного решения не только общих, но и некоторых конкретных, практических вопросов. Например, гонка вооружений должна быть прекращена безусловно, любой ценой, даже в одностороннем порядке; в первую очередь, необходим отказ от ядерного оружия и уничтожение всех имеющихся его запасов, опять-таки в крайнем случае и одностороннее — независимо от того, удастся ли договориться на этот счет с другими странами; следует вкладывать возможно большие средства в науку о человеке — о его духовных и биологических особенностях; нужно пересмотреть систему ценностей, сложившуюся на основе тайного тяготения людей к смерти, и заменить ее постепенно системой ценностей, основанной на стремлении к бессмертию, к жизни вечной. Понимание места и роли третьего отношения в судьбах людей — роли решающей, но скрытой — может дать точку отсчета, основание для выбора в очень многих конкретных случаях.
Трудно, конечно, сказать, способны ли люди принимать во внимание в практической деятельности опасность — полную гибель рода людского, программа которой, как мне кажется, «заложена» в человеке при его появлении, гибель, к которой уже не отдельная страна, а все человечество движется в силу собственной природы. Ведь людям не понадобилось никакого умственного усилия, чтобы установить, что человек физически смертен. И хоть многие тратили и тратят немало труда, чтобы продлить сроки личной жизни, однако решительных выводов из этого факта люди, как будто, не сделали и не делают — не видно, что борьба за продление жизни и бессмертие стала в обществе по значению в ряд с производительной деятельностью или с жаждой вооружаться. Невольно задумываешься, а не меньше ли потребность людей жить, чем их потребность работать и убивать — так они мало прилагают совместных усилий для победы над смертью. Это печальное обстоятельство вполне объяснимо третьим отношением — в частности, тем, что по своей физической, биологической природе люди не в состоянии стремиться к достижению цели, выгодной для всех, — человечество не эгоистично и целостным себя на практике не мыслит.