Гермиона сполоснула пылающее лицо водой, сделала глубокий вдох и вышла из ванной.
— Объясни, пожалуйста, что происходит, — уже тише добавил Сириус, когда она приблизилась к портрету.
— Не могу подобрать правильные слова, — честно призналась она.
На лбу Блэка залегла вертикальная складка, взгляд потускнел.
— Если тебе надоело со мной возиться, я пойму. Просто отдай меня Поттерам и…
— Да как ты можешь так говорить! — негодующе возразила она. — Дело вовсе не в этом.
— С чего бы еще ты стала меня избегать? Встретила кого-то? Хочешь привести домой, но не знаешь, как сказать об этом, чтобы не обидеть? — на одном дыхании произнес Блэк и, не давая Гермионе возможности вставить ни слова, продолжил: — Я обещал не становиться помехой твоему счастью и…
— Сириус! — практически прорычала она. — Заткнись уже и выслушай меня!
Он моргнул и замолчал.
— Кажется, есть способ… тебя оживить.
Блэк ошарашенно уставился на нее.
— Точно так же, как «Колыбель» создала ноги Рона, она может создать и тело целиком.
— Это же бред… — выдохнул он.
— Вовсе нет, — Гермиона подошла к раме настолько близко, что едва не уткнулась кончиком носа в холст. — Я многое обдумала за эти дни. Изучила все, что нашла про магические портреты. Оказывается, их столько видов! Твой случай — самый редкий, практически нет упоминаний, точнее, совсем нет, но, сопоставив все факты, я могу сделать определенные выводы. В одном я уверена на сто процентов: твоя душа и личность — не просто копии, это маленькие осколки настоящего Сириуса Блэка. Практически как крестражи, только без убийств и темной магии.
Гермиона вдруг замолчала.
— Ведь Лиззи Голдштейн никого не убивала во время создания твоего портрета? — спросила она более чем серьезно.
— Разве что своего мужа, — отрешенно ответил Сириус. Но, увидев округлившиеся глаза Гермионы, добавил: — Шучу. Ей было не до этого.
Внутри неприятно кольнуло, когда она представила, до чего именно было Лиззи в те дни. Если бы Сириус не выглядел таким растерянным, Гермиона непременно закатила бы глаза. Но он вряд ли придал сказанному какое-либо значение, значит, и ей не стоило акцентировать внимание.
— Если я найду способ перенести тебя с холста в новое тело…
— Но как? — вздрогнул Блэк. — Как это вообще возможно?
— Что-нибудь придумаю, — шепотом пообещала Гермиона и провела пальцем по контуру его лица.
Сириус прикрыл глаза. Конечно, он не мог почувствовать ее прикосновение, но представить, каково это — мог.
— Сложнее всего найти ДНК для воссоздания тела, — продолжила тем временем Гермиона. — Ведь от того, другого Сириуса ничего не осталось…
Блэк с портрета задумался на какое-то время.
— А если бы осталось? Если бы он сейчас жил?
— Тогда я бы попросила его стать донором.
— Но разве был бы в таком случае смысл во мне?
Гермиона не понимала, к чему он клонит.
— Разве не выбрала бы ты его? Настоящего? А не суррогат с портрета…
Вот оно что. Неужели ревнует к самому себе?
— Он никогда не интересовал меня в том самом смысле.
— Тогда почему я заинтересовал?
— Потому что ты — не он. — Поймав удивленный взгляд Блэка, она пояснила: — Не знаю, как правильно сформулировать. Представь, что вы близнецы, которых в какой-то момент разделили. Один пошел своей дорогой, а другого законсервировали на холсте. Первого ждала тяжелая судьба, предательство, годы заточения за преступление, которое он не совершал, второй же практически не изменился. Вы не один человек — вы разные. И даже если бы другой Сириус сейчас был рядом, тянуло бы меня все равно к тебе.
Блэк сглотнул и бросил на Гермиону совершенно нечитаемый взгляд.
— Знаешь, чего я боюсь на самом деле? — спросил он после минутного молчания.
Она отрицательно мотнула головой.
— Не оправдать твоих ожиданий.
У Гермионы ком в горле стал от его слов. Она собиралась рассказать о своих страхах, о том, что с ней произойдет, если вдруг ничего не выйдет, но внезапно поняла, что всему этому — место на дне ее подсознания, среди остальных переживаний, которые лучше никогда не озвучивать, чтобы они ненароком не стали реальными.
— Когда у нас все получится, — сказала она вместо этого, — и ты снова обретешь тело, да еще такое, — она многозначительно очертила руками воздух, — за тобой выстроится целая толпа поклонниц, и это я буду бояться не оправдать твоих ожиданий.
Уголки его губ дрогнули в улыбке.
— Поверь мне, если у нас все получится, я выгоню подобные мысли из твоей хорошенькой головки раз и навсегда.
— Каким же образом?
Сириус усмехнулся.
— Есть один замечательный способ.
Гермиона закусила губу и посмотрела на него с неприкрытым вызовом.
— Главное, чтобы… — он вдруг осекся, а с лица слетела вся игривость. — Я все равно не представляю, как это возможно. Даже если получится… буду ли я собой? Буду ли чувствовать окружающий мир? Или все останется, как сейчас, с одной лишь разницей в том, что холст, в котором я заперт, обретет иную форму?
— А что ты чувствуешь сейчас? — спросила она, затаив дыхание. Это была прекрасная возможность получить ответ на давно интересовавший ее вопрос.
— Физически? Ничего.
Такого поворота она не ожидала.
— Но ты же дышишь, спишь…
— Но не ем.
— Не ешь… — горестно признала она. — Я надеялась, что это исключение.
Сириус отрицательно качнул головой.
Это могло означать лишь одно: физически он действительно ничего не чувствовал.
— Значит, все только на эмоциональном уровне?
— К сожалению, — кивнул он. — А может, и к счастью… Не знаю, что лучше с учетом обстоятельств. Дыхание и остальные рефлексы — всего лишь память тела, привычка, от которой я в любой момент могу отказаться. Сон ощущается как некоторая необходимость, но и без него я смог бы обходиться очень и очень долго. Иногда мне кажется, что я начинаю забывать, каково это — чувствовать на самом деле. Но потом вижу тебя, и в голове сразу возникают… — он вдруг замолчал.
— Продолжай, — попросила Гермиона, шумно сглотнув.
— Не думаю, что тебе стоит знать, какие картинки всплывают в моем испорченном сознании, — сказал Блэк с извиняющейся улыбкой. — Я никогда не был примерным мальчиком, Миона. Слава Мерлину, ты не можешь прочесть мои мысли, иначе заперла бы портрет обратно на чердаке и никогда бы не доставала, — добавил он со смешком.
Гермиона прищурилась и склонила голову набок.
— Что если мое сознание не менее испорчено?
— Это вряд ли.
— Ты понимаешь, что бросаешь мне вызов? — усмехнулась она.
— Вызов, говоришь? — его глаза блеснули. — Ты действительно хочешь посоревноваться со мной в испорченности?
От его взгляда, тона и позы тела — он вплотную приблизился к раме, зацепился руками за верхние ее края и сейчас практически нависал над Гермионой — по ее позвоночнику прокатилась волна мурашек, а между ног предательски заныло.
Порой она думала о том, насколько далеко готова зайти в их с Сириусом «играх». Игнорировать импульсы, которые он в ней вызывал, становилось сложнее с каждым днем. Она вспыхивала как спичка, стоило ему посмотреть на нее этим своим особым взглядом. И хоть возможности прощупать границы дозволенного так и не представилось, Гермиона чувствовала, что ходит по острию бритвы каждый мерлинов день. Это ощущение пьянило.
Если бы он попросил ее раздеться и ласкать себя на его глазах, она бы не раздумывала. Возможно, он бы руководил ее действиями, и тогда — Гермиона в этом не сомневалась — ей хватило бы и минуты, чтобы словить первый оргазм. Второй и третий накатили бы следом, ведь она бы слушала его голос и представляла его пальцы вместо своих. Это было бы так легко.