Я нажимаю на кнопку звонка, вделанную в кирпич. Дверь тотчас открывается, словно хозяин стоял за ней и ждал. Я растерялась, лишившись промежутка времени, в течение которого предполагала подготовиться. Я смотрю на него секунду-другую, пытаясь вернуть себе равновесие. А он нейтрально смотрит на меня, светлые голубые глаза глядят в мои. У него коротко остриженные седеющие волосы, выражение лица настороженное, но не недружелюбное. Я заставляю губы изобразить сияющую улыбку:
— Мистер Барр?
Он кивает, и лицо его смягчается.
— Пожалуйста, зовите меня Диклен. А вы, должно быть, Зоэ. — Он поводит рукой. — Входите.
Я следую за ним в переднюю, и он показывает мне, куда повесить жакет и сумку. Проходя мимо него, я улавливаю слабый запах алкоголя.
— Я думал, вы приедете всей семьей. — Дверь, должно быть, разбухла от льющихся в последнее время дождей — она застревает, и ему приходится как следует толкнуть ее, чтобы закрыть.
— Они отправились плавать, — говорю я с ухмылкой. — А иначе мы в жизни не обменялись бы ни словом.
Он смеется — в горле булькают хрипы. Не знаю, что я ожидала увидеть. Папа редко ходил без шерстяных кофт и удобных брюк — он очень поддерживал магазин «Маркс энд Спенсер». А Диклен Барр, хотя он почти того же возраста, — в выцветших джинсах и бесформенном синем хлопковом джемпере, причем и то и другое в пятнах от краски. Голос у него низкий, гулкий, он говорит как образованный человек, чье произношение выдает обитателя берегов Мэрзи.
— Значит, ты дочка Рэя и Шейлы. — Он хлопает рукой по ноге возле бедра. — Последний раз я видел тебя, когда ты была вот такая.
Как-то дико думать, что этот незнакомый человек знал меня ребенком, знал нашу семью, события нашей жизни, о которых я понятия не имею.
— А я, боюсь, не помню вас совсем.
— Ты и не можешь помнить — слишком ты была маленькая. — Он отводит глаза в сторону. — Я расстроился, услышав, что случилось с твоим отцом. Когда-то мы с Рэем были хорошими друзьями. Это очень грустно.
Я изучаю его лицо — в нем нет ничего наигранного, просто грусть, на миг появившееся выражение горя.
— Жаль, что я не могла сообщить вам об этом раньше.
— У тебя голова, наверное, была занята столькими вещами. Ты знаешь, я звонил ему, наверное, вскоре после того, как это произошло. Отклика так и не получил. Я не знал про то, что случилось.
— Нет, конечно.
— А как твоя мама? В порядке?
Я реагирую не сразу, качаю головой.
— Разве вы не знали? Она ушла от нас много лет назад. Мы с ней больше не поддерживаем связи.
— Ох, извини. Нет, я этого не знал.
Мы погружаемся в молчание. Я переминаюсь с ноги на ногу. Неожиданно он выпрямляется, протягивает мне руку:
— Послушай, почему ты не войдешь в дом и не сядешь?
Он ведет меня по коридору, проложенному рядом с лестницей. По пути спрашивает через плечо:
— Ты сказала, вы приехали на уик-энд?
— Да, мы остановились в отеле. На Дороге Девы Марианны, так?
— О'кей, да.
— Мне хотелось увидеть город, где жил папа. Он всегда говорил, что был здесь счастлив.
Мы подходим к двери. Передо мной голые доски, большой ковер, немного мебели. Комната, учитывая, каким маленьким кажется дом извне, поразительно большая. Барр поворачивается ко мне:
— Чай, кофе, что-нибудь покрепче?
— Чай, с удовольствием.
— Хорошо, я на минуту исчезну. Устраивайся как дома.
Он протягивает руку за дверной косяк и включает свет. Направляется на кухню, а я начинаю располагаться. В комнате стоит диван и кресла у камина, но я не успеваю сделать и нескольких шагов, как меня останавливает вид стен. Они увешаны картинами в рамах, которые размещены так плотно, что между ними почти нет пространства. Я меняю направление, иду в угол комнаты и начинаю рассматривать картины. Это главным образом портреты, писанные пастелью и маслом, несколько карандашных портретов — одни большие, другие малюсенькие, кажущиеся еще меньше из-за рам. Разные люди, анонимные лица. Но обходя комнату, я снова и снова вижу одну и ту же женщину. Она красива: тонкий абрис лица, чистая кожа, темные волнистые волосы, большие зеленые глаза. На одной картине она сидит на качелях, прикрыв глаза от солнца рукой. На другой лежит обнаженная на боку на кровати и даже не пытается прикрыться. Потом в черном платье она стоит в дверях с сигаретой и радостной улыбкой на губах. Потом появляется в профиль, сидя на табурете перед мольбертом в захламленной студии.