— Не сомневаюсь — хитрый обманщик. Но не ревную.
— Ты умница, детка. Я молод, успешен, честен и одинок. А ты грузись чипсами, медитируй, думай про скучного обманщика Фелю и качалку перед телевизором. Мы ждем тебя.) Страстный поцелуй.
— Чао. — Вера отключила телефон. И почему-то ясно представила, как из ванной Феликса, обернувшись пушистым полотенцем, появилось длинноногое юное создание с раскосыми южными глазами.
— Ну с кем ты так долго треплешься, Фил? — капризно прогундосило создание, приподнимая край одеяла, скрывающего совершенно обнаженные телеса скандального журналиста.
— Редактор «Рубиновых лучей». Такая зануда! — Феликс стряхнул с кровати свои бумаги и заключил в объятия благоухающее кокосовой пеной юное существо…
В руке Веры хрустнул карандаш, она швырнула в окно обломки. Вот манера — навоображать черт знает что и психовать на пустом месте. А собственно, разве ей не безразлично то, что происходит сейчас в Москве?
Некоторое время Вера смотрела на угасающий за окном вечер и снова включила диктофон:
— Сегодня продавщица на Жуже угадала во мне художницу. Иногда меня называют писательницей, дамочкой, девушкой и даже леди. А в последнее время часто стали величать «душенька», «милая», «моя дорогая»… И так давно… Очень, очень давно никто не шептал мне «любимая». Впрочем, я удачно делаю вид, что мне этого вовсе не надо. Или все же неудачно? Если старуха, изображающая гадалку, сразу назвала меня Зачарованной странницей. Странницей во времени и пространстве. Бедолагой, путающей фантазии и мечты, обиды и радости, находки и потери, свою и чужую жизнь. Странницей, постоянно ждущей… Ждущей, когда тот — Единственный — шепнет ей: «Любимая».
Сегодня эта чужая история незнакомой женщины врезалась в мою спокойную брюссельскую жизнь, как айсберг в несчастный «Титаник». Да почему?! Из-за схожести улыбки, прически? Или потому, что из всех цветов я больше всего люблю именно эту пахучую белую дикую розу? Зачем мне чужие, почти истлевшие письма?…
Вера достала коробку, полученную от гадалки, развязала стягивавшую листки ленту. И тут же отдернула руку — кончики пальцев набухли знакомым покалыванием, предвосхищающим близость «бури».
«Эй, Верунчик, стоп! Что за улеты в четвертое измерение? Достаточно было намеков болтливой антикварши и мистического тумана чокнутой гадалки, чтобы воображение набросилось на тебя, как санитары психушки на буйно помешанного. И потянуло, потянуло в иной, неведомый пока мир. Вот… зазвенело в висках… Руки холодеют… Сейчас, сейчас налетит ветер, и эта история откроется передо мой, как распахнутое окно…»
Вера вздрогнула — порыв ветра с грохотом распахнул рамы, вспорхнули и разлетелись по комнате листки чужих писем. По карнизу застучал дождь, зашуршал в листьях каштана. В сумерки погрузился притихший садик, уже глянцево заблестевший от дождя. Где-то там, в глубине свежего вечера, в этом ли городе или далеком, тихо пел девичий голос: «Обещала нам весна, что не кончится она. Обещала нам счастье весна…»
Глава 4
…На улицы Брюсселя пришла ранняя весна. А значит, появились дамы в шляпках под шутливым названием «менингитки»: крошечная фетровая нашлепка на темени, над ней — букет цветов или излом полей, как парус бригантины. Ватные подплечники, придававшие строгим женским пиджакам военизированный вид, становились все мягче, а фасоны юбок — кокетливее. В том, 1944 году.
Бравый немецкий офицер, сопровождавший хорошенькую девушку в весеннем сером костюме, остановился у дома с вывеской «Фотоателье Мишеля Тисо» и отворил звякнувшую колокольчиком дверь. Скоро они уже сидели в студии на бархатном диванчике с золотыми кистями, в теплом свете софитов и нелепом напряжении, возникающем перед оком объектива.
— Внимание, один момент полной неподвижности, господа! — весело предупредил некто, согнувшийся за фотокамерой, и набросил на себя светонепроницаемую попонку. — Раз, два…
В это мгновение порыв ветра распахнул окно мастерской, плотно задернутое черной шторой. Ткань взвилась, выбросив в прорвавшийся солнечный луч пыльную метель. Фотограф мгновенно восстановил порядок и занял место за камерой.
— Извините, господа, такой ветреный март в этом году! На небе — сафари! Облака несутся, как стадо перепуганных бизонов. — Он посмотрел в объектив. — Мадемуазель, пожалуйста, придвиньтесь немного ближе к кавалеру. Так, теперь хорошо. Приготовились. Еще раз считаю до трех. Дабы запечатлеть для потомков майора Вернера с очаровательной невестой. Раз…