Конфликт традиций в семье был острым, родители мало подходили друг другу. Юный Бернал рос под влиянием беззаветной веры в науку и романтического ирландского национализма. Это противоречивое наследство всегда заставляло Бернала воспринимать англичан с некоторым юмором, что, правда, не распространяется на политику.
Для матери сын всегда был тем образованным собеседником, которого трудно отыскать среди мало приверженного к чтению ирландского фермерства. С отцом у Бернала мало общего, хотя отец и был общительным, приятным в компании человеком. Еще в ранние годы у Бернала развился так называемый «самсонов комплекс»{308} — страх, что отец «острижет его наголо».
Бернал не испытал бедности. Семья была буржуазной, если только этот термин приложим к ирландскому обществу, которое то времена детства Бернала напоминало скорее Россию XIX века, а не современную Англию. Отец, конечно, считал себя джентльменом, у него и повода не было сомневаться в этом. Финансовое положение семьи бывало шатким, но всегда находились богатые родственники. Деньги никогда не были предметом поклонения и надежды. Это в Бернале осталось. Его необыкновенная щедрость, которую он проявляет всю жизнь, восходит, видимо, к финансовой безалаберности ирландских сквайров из романов Троллопа. Жил Бернал неуравновешенной, иногда грудной жизнью богемы, но тут уж его вина и его добровольный выбор. У него просто не было того уважения к деньгам, которое возникает у пролетария из постоянной нужды, а у мелкого буржуа — из забот о собственной респектабельности. В отношении к деньгам, как и во многих других отношениях, Бернал был более свободен, чем большинство людей.
Воспитывали Бернала католиком, и в детстве он был даже горячим адептом католичества. Еще и сейчас, то ли в силу укоренившейся привычки, то ли с грустью подшучивая над прошлым, он часто пользуется католической терминологией. Учиться его определили в Стоунихерст, в колледж иезуитов. Здесь он основал «Общество постоянного поклонения». Началось с того, что он прочитал житие святого Алоизия Гонзага, покровителя детей у иезуитов. Узнав, что поклонение желательно, Бернал, следуя Алоизию, со свойственной ему неумолимой логикой заключил, что поклонение не должно прекращаться. И опять же со свойственным ему организаторским талантом он по очереди вытаскивал по ночам своих коллег из кроватей и заставлял подолгу молиться. По ночам в спальне всегда стояла молящаяся фигура, пока благоразумие отцов-наставников не прекратило эту затею. Уже в то время, как бы предвосхищая будущее, Бернал брал на свои плечи больше забот, чем ему полагалось.
До шестого класса в Стоунихерсте не учили естественным наукам, поэтому Бернал, испытывая неодолимую тягу к науке, решил перебраться в Бедфорд{309}. С 12 лет он сам планирует свое образование, найдя себе союзника в лице матери. Отец умер, когда Берналу было восемнадцать. В школе Бернал сумел проявить творческое мышление как в математике, так и в физике. Г. Г. Харди не раз говорил, что Бернал мог бы стать настоящим математиком. В устах Харди это высшая похвала. Но склонности Бернала определились рано. Уже в юности он, видимо, чувствовал, что ему придется пользоваться математикой, а не творить ее. Подобно многим из тех, кто мог бы отличиться в математике и не использовал эту возможность, Бернал иногда испытывал чувство потери.
В Кембридже Бернал появился в 1919 году, в том самом году, когда бывший морской офицер Блэкетт поступил в колледж Магдалины, а Резерфорд вернулся в Кавендишскую лабораторию{310}. Бернал учился в колледже Эммануила. Это был бурный период в жизни Кембриджа, и события того времени наложили отпечаток на характер Бернала. По вкусам, а отчасти и по духу он до сих пор дитя двадцатых годов. Его писатели — Джойс и Донн{311}. Художники — Пикассо и Сезанн. Беспорядочная жизнь богемы — его родная стихия.
Как и многие другие из его поколения, Бернал стал убежденным марксистом. Процесс интеллектуального перерождения не был, по всей видимости, ни болезненным, ни трудным. С самого начала он основывался на глубоком понимании того, чем может стать наука для человечества. Какое-то время он был одновременно и католиком, и марксистом. Порвал он с католицизмом не столько из-за теологии, сколько из-за социальных приложений религиозной догмы.
Студенческая жизнь Бернала вошла в легенды. Еще бы, красный, к тому же ирландец, который отбросил условности среднего класса! Бернал и тогда был, да и теперь остается, самым красноречивым оратором Кембриджа. Вдобавок ко всему он еще очень походил на Пайда Пайпера. Когда в 1928 году я впервые попал в Кембридж, о Бернале рассказывали множество историй. Одна из них (за ее истинность я не могу поручиться) особенно любопытна. Те качества, о которых я только что говорил, очень привлекательны для молодых интеллектуалов, но они далеко не столь привлекательны для молодых морских офицеров. Офицеры не жалуют эксцентричных мыслителей. И вот однажды моряки решили прорваться к Берналу в комнату и, схватив его, выкупать в пруду. Рассказывали, что рейд был задуман Маунтбеттеном{312}, под началом которого Берналу пришлось впоследствии служить. Офицеры, число их меняется от рассказчика к рассказчику, но было их, видимо, пятеро или шестеро, поднялись, как и было задумано, по лестнице и ворвались к Берналу. Они успели заявить ему, что он в этом городе нежелателен, но не успели сообразить, что перед ними находчивый, бесстрашный и физически сильный человек. Бернал выключил свет, и, так как противники курили, он мог их видеть, а они его нет. Бесстрашие и силу Бернал доказал, когда смело пошел врукопашную: он хватал противников за ворот и сталкивал друг с другом, так что в общей свалке офицеры принялись тузить друг друга. Тем временем он выскочил из комнаты и вскоре вернулся с подкреплением.