Происшедшие изменения наглядно обнаруживают себя в знаменитых предисловиях к нью-йоркскому собранию сочинений Джеймса и в тех переработках, которым он подвергал свои произведения в поздние годы. В предисловиях видна острая проницательность автора и точность его анализа собственного творческого процесса, в особенности когда речь шла о самых ранних произведениях. Ни один писатель не рассказывал так ясно о том, как он создавал свои книги. Вторые редакции, выполненные Джеймсом, обычно усложняют ранние произведения, заставляют их звучать иначе, но не делают лучше. Несколько книг в результате переработки искажено или испорчено. Хотя это касается другого вопроса, самой значительной переработкой в психологическом отношении является финал «Женского портрета». В нью-йоркском издании поцелуй Гудвуда заставляет Изабель почувствовать всю страстность его натуры и осознать, какой может быть физическая любовь. Она отшатывается, но к ней приходит понимание. Эта сцена написана не лучшим образом, скованность темперамента Джеймса все еще сказывалась. Интересно, что она вообще была написана.
С точки зрения современного писателя, лучшим из поздних романов Джеймса являются «Послы». В значительной степени в этой книге повторяются более ранние мотивы, но она намного сложнее, вмещает больше опыта и занимает видное место в творческом наследии Джеймса. Другие поздние романы уступают повестям и рассказам, в особенности «Повороту винта»{171}, в работе над которым Генри не прилагал больших усилий и где содержание говорит само за себя.
Так Генри прожил последние двадцать лет своей жизни — он был литературным законодателем, который владел мастерством, объяснял собственные произведения, сохранял творческую энергию. Он ожидал от жизни большего. Судьба разочаровала его. Но, хотя нервы его были напряжены, он сохранял твердость духа и сумел наилучшим образом распорядиться тем, что ему было дано.
Он устроил также и свои домашние дела. Когда-то он, может быть, надеялся завершить жизнь по-королевски, подобно Полю Бурже в Йере. Однако ему пришлось удовлетвориться скромным образом жизни пожилого литератора, соответствовавшим положению кембриджского профессора с небольшими личными средствами. Он приобрел чинный особняк в георгианском стиле{172} в местечке Рай; здесь он мог диктовать свои произведения и принимать друзей (переход от письма к диктовке сделал его язык более усложненным и изобилующим вводными оборотами). Он мог предложить своим гостям неплохое угощение и сколько угодно хорошего вина, хотя сам пил немного. Распорядок дня в его доме был педантичным и отличался скромной добропорядочностью, и он зарабатывал ровно столько, чтобы его поддерживать. Ему пришлось пережить крупное разочарование в практических делах. Это был неуспех нью-йоркского собрания его сочинений. На него он возложил свои последние надежды, потратив годы самозабвенного, беспокойного труда на создание окончательных, не подлежащих пересмотру вариантов своих произведений. Издание должно было доставить ему средства к существованию в старости. Оно было великолепно оснащено и, подобно кораблю, спущено на воду скрибнеровским издательством в Нью-Йорке. Однако оно пошло ко дну, не оставив следа.
Тем не менее в 1913 году Джеймс смог позволить себе снять просторную квартиру в Лондоне, оставив дом в Райе в качестве летней резиденции. Лондонская квартира находилась в Карлейл-мэншнз{173}, в районе Чейн-роу, ближе к набережной, и окна гостиной Джеймса выходили на реку (несколько лет спустя Т. С. Элиот также поселился в Карлайл-мэншнз). Джеймс не страдал от бедности, и не было оснований опасаться, что нищета грозила ему в будущем. Беда была в том, что его считала нищим Эдит Уортон, а когда ею завладевала какая-нибудь мысль, она приступала к незамедлительным действиям.
Отношения между Эдит Уортон и Генри всегда носили оттенок высокой комедии, причем Джеймс с присущей ему склонностью к гиперболизации сам был готов позабавиться ими. Оба они были прекрасными, щедрыми людьми, но было бы ошибкой считать их созданными друг для друга. Как уже говорилось выше, она была очень богатой великосветской дамой; книги ее имели огромную популярность. Кроме того, она отличалась кипучей энергией. Она имела обыкновение являться в Райе в огромном автомобиле последней марки, с шофером и прислугой, внося беспокойство в тихое, устоявшееся течение его жизни. В письмах близким друзьям Генри стал называть ее «ангелом-разрушителем» или иногда «жар-птицей». Она сажала его в свой автомобиль и отправлялась с ним в путешествия по Англии, совершать которые он не имел никакой охоты. Будучи истинной аристократкой, она, по-видимому, считала Лэм-хаус, как назывался дом Джеймса в Райе, жалкой деревенской лачугой. Она слышала от Генри жалобы на отсутствие денег, которые, надо признаться, раздавались слишком часто. Эдит решила: надо что-то предпринять. Генри должен получить Нобелевскую премию.