– Спасибо за предупреждение, друг. Буду экономить оставшееся время. Подыхать, так с музыкой.
У Мезенцева загорелись глаза. Профессор не уставал поражаться, глядя на этого человека. Мезенцева ничто не могло сломить. Даже от собственной смерти он хотел получить выгоду.
– Распорядись принести мою одежду, Генрих.
– Ты должен уделять мне час времени в день, Аркадий, иначе я сочту себя убийцей.
– И ты им станешь, профессор. Тихая смерть в постели под капельницей мне не нужна. Достань хороший яд. Завтра я напишу завещание. Мое тело вскрывать будешь ты, яда в организме не найдешь. Я должен сдохнуть с допитой рюмкой коньяка в руке, а не на больничной койке. Моей слабости никто не увидит.
Флярковский ничего не ответил. Спорить с Мезенцевым невозможно. Либо ты говоришь «да» либо идешь ко всем чертям с матерями. По-другому ни у кого не получалось.
2.
Вечеринки в доме Мезенцевых проводились каждую пятницу. Народу собиралось много. Из местных вельмож приглашались единицы. В первую очередь личный друг и бывший партнер Мезенцева Роман Григорьевич Сутягин. Когда-то два крутых директора разных заводов объединились и создали на заре девяностых общую империю. Сутягин был немного моложе бывшего компаньона, абсолютно здоров и в отличие от Мезенцева не слыл бабником. Да это и объяснимо – он был женат на молодой энергичной женщине. От такой не погуляешь. Эльвира, жена Сутягина, на пятничных вечеринках не появлялась. Причины ее отчужденности не обсуждались.
В список местных вельмож входил и мэр города с редкой фамилией Стопани, Захар Матвеевич. Он был многим обязан Аркадию Сергеевичу, так как его предвыборная кампания на пост главы города проходила на деньги Мезенцева. Ну и совет директоров компании с женами, а также любимчики Мезенцева из низших слоев, в частности секретарши – девушки в большинстве молодые и миленькие. Остальные гости приезжали из других городов, где находились филиалы компании, так называемые «дочки».
Места хватало всем. Особняк в центре города принадлежал когда-то известному купцу, потом к особняку со всех сторон приросли другие здания и выстроилась целая улица. В соседних домах жили обычные смертные, а в особняке – только Мезенцев с дочерью и прислугой. Жена хозяина покончила жизнь самоубийством, когда Маша была еще девочкой. Больше Аркадий Сергеевич не женился.
Главным украшением вечеринок была сама хозяйка, дочь великого магната и его единственная наследница Мария Аркадьевна Мезенцева. Отец ее обожал. Впрочем, она слыла всеобщей любимицей.
От родителей Маша взяла все самое лучшее. Как и мать, она была невероятно красивой. Но помимо удивительной внешности унаследовала от отца деловую хватку, холодный расчет, острый ум, решительность и многие другие качества, о которых мало кто знал. Ветераны компании помнили Машу с детства. После возвращения из Москвы, где она с отличием окончила университет, отец ввел ее в совет директоров.
В отличие от папочки Маша очень по-доброму относилась к служащим компании и ни с кем не ругалась. Ей даже жаловались на отца, и она часто принимала сторону пострадавшего. Никакой заносчивости и высокомерия. За это Марию любили и не завидовали ей. Она не скрывала свою личную жизнь, часто приводила на вечеринки женихов. Маша любила простых ребят, но талантливых. Правда, вряд ли к кому-то из них относилась серьезно. Похоже, Бог лишил ее дара любви.
Мужчины молились на свою принцессу. Через пару месяцев после знакомства с Машей этих ребят невозможно было узнать. Из плебеев они превращались в патрициев, она давала им дорогу в жизнь, а потом бросала, переключаясь на новых. Кто-то из ее бывших становился артистом, кто-то музыкантом, бизнесменом, их лица уже мелькали на афишах и обложках журналов, но не рядом с Машей. Несмотря на возраст, о семье она даже не задумывалась. С одной стороны, это вызывало жалость, с другой – люди понимали: найти достойного партнера женщине с ее данными очень трудно. О деньгах и говорить не приходится.
В одном из залов особняка, возле шведского стола, тихо переговаривались две кумушки.
– Какой у Маши безупречный вкус. Она опять затмила всех своим нарядом, – шептала первая дама, то и дело поправляя на груди изумрудную брошь в золотой оправе.