Луна в ту минуту вновь из-за облаков вынырнула, и Румянцев различил отчётливо и шляпы драгунские с перьями, и торчащие из-под плащей клинки шпаг. Стояли драгуны вольно, чувствовалось, что и перекусили ребята на ночь хорошо, и винца хватили достаточно, и вот вышли на воздух не ради дела, но для удовольствия.
Драгуны переговаривались негромко и даже смеялись чему-то. Крепкие, видно, были ребята и в плечах не узкие. Один из них вдруг повернулся к конюшне и, увидев Румянцева, крикнул:
— Эй, конюх, иди сюда!
Голос у него был с развальцем, довольный, беззаботный. Румянцев, будто не расслышав его, выступил из ворот и шагнул к стене.
— Эй, эй! — уже со злинкой крикнул драгун и начал спускаться со ступенек. Румянцев понял, что до стены добежать не успеет.
Фёдор Черемной, добравшись наконец с обозом до Москвы и малого времени не теряя, зашагал в Зарядье. Шёл, глазел по сторонам. В Москве года три не был, с тех самых пор, как столицу перевели в Петербург.
Плутал-плутал меж домов, а церковь, что ему нужна была — Зачатия Анны в Углу, нашёл.
Церковь, не в пример другим, богатая. Крыша свежевыкрашена, золочёные купола, ограда вокруг церкви чугунная, литая, затейливая. «Даяниями, знать, церковь не обделена, — смекнул Черемной, — процветают отцы».
Постоял, обмахнулся крестом, толкнул калиточку. От паперти к нему непонятный человечек поспешил. Словно без костей весь — так и вьётся, изгибается и теми местами, которые изгибаться не могут. «Зашибленный какой-то», — подумал Черемной, но поклонился на всякий случай.
— Что надобно? — прошелестел вьюн, глаза подкатил под брови, губы вопрошающе выпятил.
— Да я вот… — тянул Черемной, — даяние святой Анне… И докончить не успел, вьюн сказал:
— К отцу протопопу пройди. Он распорядится.
Заскользил впереди, показывая дорогу. На походку его Черемной весьма подивился. Будто и не переступает ногами человек, а всё же вперёд продвигается.
Остановился вьюн, пальцем показал:
— В ту дверку стукни.
Сам стоит, смотрит. Черемной стукнул в дверь. Ему ответили. Он шагнул через порог. Под мерцающей лампадой Черемной увидел седого старца. Тот прищурился, поглядел на него внимательно из-под седых же бровей. Не вставая с кресла, спросил смиренно:
— Что привело тебя, раб божий, в нашу обитель?
Черемной плаксиво заговорил, что вот-де жена страдает болезнями и оттого который уж год ждут-ждут чада, а бог не даёт. Пришёл послужить, мол, церкви вашей. Может, святая Анна помощь окажет?
— Мысль твоя, — сказал протопоп, — богоприятна. А что делать умеешь?
— Богомаз я, — ответил Черемной, — из-под Твери.
И не соврал, к удивлению. И впрямь отдавал его отец ещё мальчонкой к мастеру, и Федька пробыл у того около года. Позже мастер прогнал его за неспособность и характер злой. Сказал отцу: «Ежели драть его без всякой жалости, может, и выйдет какой приказной крючок. А к иконам подпускать нельзя. Подл до невозможности».
«Посмотри, — сказал мастер отцу, — рожа-то какая?»
Федька из угла глядел васильковыми, невинными глазами.
«Тьфу, — плюнул мастер, — и не сморгнёт ведь».
На крючка приказного Черемной и выучился. Драли его, правда, нещадно. Отец совет мастера-богомаза помнил… Драли и розгами, и верёвочными вожжами, и вожжами сыромятными, и батогами. Полена в ход пускали. Другой при таком дёре давно бы протянул ноги. У Федьки же на месте, которое бог сотворил для юношей, в науку стремящихся, выросла роговая мозоль. И был он к бою почти бесчувственный, так что наука в него входила слабо. Но пронырой стал Федька предерзким. Того не отнять. И памятью обладал редкой.
— Богомаз нам не нужен, — сказал отец протопоп слабым голосом, — но вот по хозяйству помочь — то можно. Богу всякая работа люба.
— Готов я и по хозяйству, — ответил Черемной. Подумал: «Знаю вас, чертей, скажи только: «Задарма работать буду», — вы и ума не сложите, что приказать».
— Как звать-то? — спросил протопоп.
— Федькой.
— Иди, раб божий Фёдор, к ключарю. Он укажет.
Махнул рукой и прикрыл глаза прозрачными веками. Черемной поклонился в ноги. Для истовости на колени встал. Заметил: отцу протопопу то понравилось. Лицо у него подобрело. Вышел. Бескостный стоял на прежнем месте. Фёдор спросил:
— Мне бы ключаря.
— А я и есть ключарь, — ответил тот.
Фёдор обсказал ему разговор свой с протопопом.
— Пойдём, — кивнул ключарь и повёл на конюшню.
На конюшне навоз горой. Черемной как взглянул, шапка чуть не упала.
— Уберёшь, — сказал бескостный, — другой урок дадим.