Отступили и саперы. Отойти не успели, слышат – бой в станице. Части арьергарда встали. Приказ – назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят. На центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и легли в ряд. Человек полтораста. Что-то небывалое. Тогда, в 42-м, еще не было оружия массового поражения. Многие еще подают признаки жизни. Тут же добили…
Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит тот самый – сломавшийся. Немцы его штыками в форшмак порубили. «Максимка» ствол в небо задрал, парит. Брезентовая лента пустая. Всего-то один короб у мужичка и был. А больше и не понадобилось – не успел бы.
Победители шли себе, охреневшие, как на параде – маршевой колонной по пять или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на мотоциклетке – станица свободна! Типа «рюсськие пидарасы» драпают. Но не все…
Один устал бежать. Решил Мужик постоять до последней за Русь, за Матушку… Лег в палисадничек меж сирени, приложился в рамку прицела на дорогу, повел стволом направо-налево. Хорошо… Теперь – ждать.
Да и ждал, наверное, не долго. Идут красавцы. Ну он и дал – с тридцати-то метров! Налево-направо, по строю. Пулеметная пуля в упор человек пять навылет прошьет и не поперхнется. Потом опять взад-вперед по тем, кто с колена, да залег, озираючись. Потом по земле, по родимой, чтобы не ложились на нее без спросу. Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести семьдесят патрончиков в них не выплюхал.
Не знаю, это какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как он умер. Как в кино. Более того, наверняка знал, что тот Мужик тогда чувствовал и ощущал.
Он потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал… Он перевернулся на спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И боли не чувствовал. Он ушел в ослепительную высь над степью… Душа ушла, а тело осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает.
Мужик свое отстоял. На посошок… Не знаю, как по канонам, по мне это – Святость.
За три дня до отправки, уже вечером, в роту пришел новый пацан. Явно молодой. По всей палатке быстро зашелестело: «Макс вернулся». Тот самый, со сломанным писюном. Пришел, лег на свободную койку и уснул. Как дембель прямо! Повезло, что Рустам к себе ушел.
Следующие дни помню смутно – как лошадь уже спал стоя. Макс прибился к нам. Оказался земляком Славы. У них землячество такое интересное – один с Красноярска, другой с Челябинска – черт-те сколько сотен верст один от другого, а поди ж ты, земляки. Вот нам бы так! Толян с Ростовской, я с Ворошиловградской, 300 километров, три часа на машине…
О чем страшилку рассказывали – подтвердилось. Мирза действительно ударом ноги повредил ему член. Врачи в госпитале его подлечили, но объяснили, что у него разрыв пещеристых тел и ему нужно срочно делать операцию, иначе «вставать» будет только до места повреждения, а дальше – нет. И детей с такой отвислой кочергой ему не сделать. Даже направление дали куда-то в столицу. Только он его… спрятал!
Мне он не нравился, хоть вроде как и влился в «банду». Что-то с ним было не так. С головой… Я сам, конечно, тогда ходил как зомби. Но этот был вообще – с пустыми глазищами.
Поговорили мы с ним толком только раз. На погрузке гравия за день до отправки. Тема у него, конечно, была такая, что не затронуть ее было невозможно. Пацаны все ж таки… Перешли на его проблему. Макс, как и прежде, и спрашивал, и отвечал спокойно, я бы даже сказал, равнодушно. Да – перебили, да – Мирза, да – тварь. А что теперь? Посмотрим. Направление – направление подождет. Я его спросил:
– Ты че, мужик, вообще с крантов съехал?! Какое на х… подождет! Отправят в Афган, оттуда никакое направление не поможет.
Он просто не ответил – уперся взглядом за забор. Так вот и пообщались.
В ночь перед отправкой наступил Валтасаров пир. К бабаям съехалась вся родня – провожать. Полроты чурок – гражданских, военных, всяких. Дети дурные, бабы какие-то безобразные меж коек с сумками шныряют. Урюки притащили с собой жратвы, водки, инструменты свои музыкальные – «одын палка, два струна». Прутся по полной!
Молодняк пашет – аж гай шумит! Водка, она быстро кончается. Пошли колонны бойцов за чашмой. Кому-то по балде пустым чайником грохнули – не принес, другие деды отобрали – пацан и лег под койку.