Выбрать главу

— Что, сразу двух мамок сосет? — хмыкнул Михара.

— Да уж, сосет. Ты знаешь, и неплохо у него это получается. Богатый мужичок, дела умеет крутить. Правда, партнера его не так давно грохнули, а может, он сам решил с жизнью распрощаться, — Мерзлова.

Михара насторожился.

— Ты говоришь, партнера грохнули?

— Дело темное, — принялся пояснять Чекан. — Никто толком не знает, что там с ним случилось. Он здесь, в Твери, работал, водкой торговал и всем таким прочим. Деньги под проценты ссуживал, и под очень большие.

— А если не возвращали? — спросил Михара, заглянув в глаза Чекану.

— Если не возвращали, он к нам обращался, и мы ему возвращали сторицей за процент — выбивали.

— Вот оно как… И что же с ним стряслось?

— Нашли его мертвым, в Волге плавал. На похороны съехалось народу не меньше, чем к Данилину. Видный был мужик, многие его знали, многих знал он.

— Не весело все это, — Михара налил водку в стаканы.

Сергей Дорогин стоял под дверью, не шевелясь, боясь вздохнуть. Он разулся и был в носках.

— Погоди, — пружины кровати скрипнули, Михара поднялся.

Дорогин как кошка метнулся в сторону, быстро спустился по ступенькам, абсолютно беззвучно, ни одна половица под его ногами не скрипнула, не вздохнула. Михара, таясь, подошел к двери и резко распахнул ее настежь.

— Или мне показалось, или уже от таблеток глюки начались…

— Про что это ты? — насторожился Чекан.

— Да мне показалось, под дверью какая-то падла дышит.

И тут Михара расхохотался. Он увидел возле лестницы огромного рыже-белого Лютера.

— А, это ты, собачка?

Пес дважды радостно тявкнул.

— Ну, иди сюда, иди.

Лютер, стуча когтями о ступеньки, поднялся и вошел в комнату.

— На, съешь кусочек мяса. Я не ошибся, — Михара тряхнул головой, — никакие не глюки, пес под дверью стоял.

Из сарая слышался стук топора, а может, молотка.

Сергей Дорогин стоял внизу, в гостиной, прижавшись спиной к стене, и переводил дыхание. Он понял, что если бы не убежал, то наверняка Михара его застукал бы, и тогда могло бы произойти все что угодно. Михара мог бы его раскрыть. А то, что он заподозрил бы его в двойной игре и в том, что он никакой не глухонемой, это уж — дважды два.

— Слава Богу, — бормотал Дорогин, — пронесло, пронесло…

Еще дважды Сергей пробирался к двери, отрывками слушая разговор вора в законе и авторитета. Многое прояснялось, но многое оставалось загадочным. Трижды или четырежды Дорогин слышал одну и ту же фамилию, которая ему была ненавистна не меньше, чем прозвище Чекан или имя Савелия Мерзлова. Бирюковский был его заклятым врагом, человеком, повинным в том, что с ним случилось, повинным в гибели его семьи.

— Ну ничего, ничего… — скрежетал зубами Сергей, — скоро все станет на свои места, и вы за все заплатите. Пощады вы не дождетесь!

Дорогин вышел встречать доктора, подъехавшего к воротам на своей машине. Он открыл ворота, Рычагов опустил стекло.

— Слушай, Геннадий, — зашептал Дорогин, размахивая руками, изображая глухонемого, — сделай какой-нибудь укол Михаре, пусть он целую ночь проспит, чтоб и глаз не открыл.

— Какой еще укол? Ты что, с ума сошел?

— Ну подсыпь ему что-нибудь.

— Ничего не могу подсыпать. Рискованно.

— Надо, надо!

— Зачем? — возясь с машиной возле ворот, спросил доктор.

— Мне надо уехать, этой ночью надо уехать. Обязательно, во что бы то ни стало, и надо так, чтобы Михара ничего не заподозрил. Ты меня понял? От этого зависит наша с тобой жизнь.

— Хорошо, сделаю, что-нибудь придумаю.

Доктор загнал машину в гараж, Муму закрыл ворота.

Борис сидел в гостиной перед телевизором, и жуя огромный бутерброд, который для него сделал Муму. Он уже поспал, даже вздремнул в кресле.

Доктор вошел, распространяя запах свежего воздуха и запах больницы — спирта, эфира и еще какой-то терпкий запах, присущий лечебницам всего мира. Чем конкретно пахнет, определить невозможно. Но, даже столкнувшись с человеком в автобусе или троллейбусе, можно безошибочно определить, что этот пахнущий человек совсем недавно покинул больницу.

Чекан и Михара вышли к доктору.

— О, наш спаситель и благодетель! — Чекан за руку поздоровался с Рычаговым. — Ну как наш больной, не досаждает тебе?

— Да нет, нормально. Владимир Иванович — мужик что надо, только мои предписания не выполняет. Я ему говорю, что на время лечения от алкоголя лучше воздержаться, а он не слушает. Ты уж ему скажи, — обратился доктор к Чекану.

Тот пожал плечами, понимая, что бы он ни говорил Михаре, тот вряд ли станет его слушать. У того голова своя на плечах, и соображает она получше, чем голова Чекана.

— Значит, так, Владимир Иванович, — каким-то нагловатым, начальственным голосом произнес доктор Рычагов, — я тут привез лекарство, снимает ревматические боли… — и дальше Рычагов заговорил по-профессиональному, перемежая русский язык с латынью, придавая своим словам больший вес. Из всего сказанного и Чекан, и Михара поняли лишь то, что Владимиру Ивановичу, то есть Михаре, надо сделать два укола, что лекарство очень дорогое, редкое, доставлено в Россию по гуманитарной помощи то ли из Германии, то ли из Бельгии, и доктор, собственно говоря, привез эти уколы специально для Михары, для своего гостя и пациента.

Михара пожал широкими плечами:

— А это, доктор, с алкоголем стыкуется?

— С алкоголем — нормально. Вреда не будет, и хуже вам, Владимир Иванович, не станет. Так что давайте, завязывайте с выпивкой и займемся лечением. Ух и напахался же я сегодня!

— Что, зарезал кого-нибудь? — спросил Чекан. — А чего это ваша ассистентка не появляется? Давненько я ее не видел.

Доктор недовольно поморщился:

— У меня с ней напряженные отношения.

— — А что так? — хохотнул Михара.

— Я сам тоже неплохо делаю уколы.

— Если б их делала хорошенькая женщина, мне было бы приятнее.

— Думаю, Владимир Иванович, тебе и так будет приятно. Пошли, — и Владимир Иванович указал жестом Муму, чтобы тот прошел в палату.

А там, в прокуренной уже комнате, он жестами приказал Муму убрать остатки закуски и две пустые бутылки из-под водки.

— Многовато вы взяли на грудь.

— Но как видишь, доктор, ничего.

— Вижу, вижу.

Доктор вернулся со шприцем и ампулами.

— Ложитесь. Один внутримышечный, один внутривенный.

— Наркота, что ли? — осведомился Михара.

— Нет, не наркота, — доктор опять щегольнул длиннющим латинским названием, и это подействовало на вора в законе больше, чем любые объяснения. Латынь в устах доктора звучала, как статьи Уголовного кодекса в устах прокурора или судьи.

Михара спустил штаны, лег на кровать.

— Можно было и не ложиться.

— А ходить я смогу?

— Сможете, даже бегать и прыгать.

Доктор сделал один укол в ягодицу, а затем еще один в вену левой руки.

Михара простился с Чеканом, напоследок бросив:

— В общем, ты не задерживайся в городе, а быстренько встреться с Бирюковским, договорись с ним по деньгам, предложи долю. Думаю, за треть от верха он согласится, треть — это немало, это почти в два с половиной раза больше, чем он вложит.

— Хорошо, хорошо, — Чекан уже стал тем, кем он был и раньше, о газете и о телевизоре забыл напрочь.

Борис сидел в машине, разогревая мотор. Чекан опустился на заднее сиденье, махнул на прощание рукой. Михара, доктор и Муму скрылись в доме, автомобиль, мигая габаритными огнями, растаял в сумерках.

Михара вернулся в дом, подошел к ярко горящему камину, погрел руки. То, что он выпил почти бутылку — водки, на нем почти не сказалось.

— Что-то меня знобит, доктор, может, простыл?

— Нет, это лекарство, Владимир Иванович. Вам надо выпить чайку и в постельку, а утром вы себя почувствуете совсем другим человеком. Утром я вкачу вам еще две дозы и на следующий день еще два укола. И думаю, о болях в суставах вы забудете надолго.

— Хорошо бы, — пробурчал Михара, явно довольный отношением к нему и вообще всем тем, что происходит вокруг.