Олег, вытянув ноги и положив одну на другую, лежал на диване и смотрел на потолок таким живым взглядом, как будто на той ровной поверхности проецировался интересный фильм. Диметра, будучи нестабильной эмоционально и подверженной перепадам настроения сродни качелям, перепадающим то в радость, то в уныние; она всегда поражалась внутренней настройке Олега на радость – позитивной картине мира. Он мог сидеть тихи, молча и не улыбаться, но его огоньки в глазах говорили за него. Этот хулиганский блеск рискового человека нельзя было спутать ни с чем. Увидев Диметру он мгновенно вскочил с дивана и пригласительно сел, провожая ее взглядом.
– А нас с тобой на поэтический вечер приглашают: на твою почту целых два приглашения кинули, на мою – одно. – Он поднес сигарету ко рту, затянулся и передал Диметре.
– Я не пойду. – Она села рядом с ним и, взяв сигарету из его рук, тоже затянулась. – Стихов я своих наизусть не помню, да и люди там не знакомые. – Он докури л переданную Диметрой сигарету – на была последней в доме.
– Так вот и познакомимся. Я там от силы двоих там знаю.
– Сам бы сходил – тебя там хоть знают немного.
– Я без тебя не пойду, – сказал как отрезал он.
– Ну зай, – наморщила лоб она. – В скоплении людей я себя не комфортно чувствую, сам же знаешь.
– Людей там не так много будет, зато среди творческих людей побудем.
– Лучше б полетать.
– А это не сегодня. Я тут водочки сто пятьдесят хряпнул, пока ты посуду мыла. Хорошо так. А дурь с алкоголем лучше не мешать.
– Что правда, то правда.
– И тем более с твоим давлением. Этот препарат ведь процентов на сорок повышает АД.
– Волшебные капли тоже.
– Не настолько.
– Капли – это ладно, а дурь из тумбочки тебе сегодня не дам. Это мне, гипотонику, даже после бухла можно, а тебе – нет.
– Ну вот…
– Подожди. – Он задумчиво посмотрел на нее и почесал затылок. – Был у меня один препаратик. Найду – пирушку в ванной устроим. Сиди тут.
Мир странно пустел, когда он уходил даже на расстояние прихожей: стены казались серыми и безрадостными, на потолке маячили грустные тени одиночества.
– Ты чего пригорюнилась? – Он потеребил ее за волосы и протянул сироп от кашля в алой коробочке. – На, подсласти жизнь.
– Ооо, – протянула она радостно, узнав в этом препарате вызывающий эйфорию сироп от кашля. – Ты и не говорил, что у тебя это есть.
– Да у меня тут аттракцион радости! – Воскликнул он и поставил на пол большой белый пакет, где находилось около десяти флаконов сиропа и загадочный тюбик. – Смотри, что я тебе еще принес.
– Это что, зай?
– Гормоны, которые не надо колоть, – начал он. – Трансдермальные технологии, просто втираешь гель.
– Даа?
– Да. Сейчас покажу. Разденься по пояс.
Немного стесняясь Диметра сняла с себя майку, обнажив перед ним грудь и пухлый живот.
– Бляяя! Да не стесняйся ты – я же твой парень!
– Можно сказать, даже муж.
– Не даже, а муж!
Он достал из зеленой упаковки металлический тюбик и белый пластмассовый аппликатор к нему, на который он, чтобы отмерить дозировку, нанес прозрачный на вид гель, после чего начал аккуратно втирать его в правое предплечье Диметры. Густой прозрачный гель быстро впитывался и издавал резкий запах спирта. Дальше он отмерил аппликатором еще раз, нанес на левое предплечье, живот, в котором тонули его пальцы.
– И противозачатки глотать не надо, – заметил Олег.
– Да в аптеку вообще идти тошно. Как то за противозачаточными таблетками зашла, а там такой провизор, раза в два толще меня, спрашивает противным голосом: «А у Вас по назначению врача?».
– Ну, это ее работа – спрашивать противным голосом. Гель легче купить. Д и вообще, Дим, вам – бабам – везет: и гели трансдермальные , и пластыри, а у нас только уколы.
– И пластыри есть?
– Конечно! Сейчас даже стационаровская дурь в виде пластырей выходит: клеишь хоть на жопу и часа два балдеешь.
– Вот мне всегда было интересно. – начала она. – Почему в упаковке противозачаток, не такой уж и большой, всегда есть тонкая картонка с синей розочкой, в которую входит пластинка таблеток?
– Наверное, чтобы мальчикам было легче прятать гормоны от родителей. Не знаю, – пожал плечами Олег.
– Милый, а когда ты впервые себе укол решил сделать?
– Укол? – уточнил он, начиная рассказ. – Смешная это история. Бухал с одной мыслью: дожить до двадцати, а там хоть трава не расти. А тогда, прикинь, мне тридцать стукнуло, разосрался со всеми, даже со своей тогдашней. Я примерно понимал его действие, чтобы не передознуться, но, признаться честно, тогда мне было без разницы – ничего не страшно.
– А мне всегда страшно делать что–то впервые, – прервала она Олега.
– Такова природа страха: сначала новизна пугает, потом мы входим во вкус и не боимся ничего. – Он открыл пятилитровую бутыль питьевой воды, поднес ко рту и стал пить, очень много.
– Разве человек может не испытывать страха?
– Может, – уверенно ответил Олег. – Ведь что такое страх перед лицом Вечности? Ничто! Ну так вот.. На чем я остановился?
– На том, что тебе было ничего не страшно.
– Да. Тогда я вколол себе и улетел. То, что я видел – это, пожалуй, было самым интересным зрелищем… – Он встал и направился к стоящему у стены столу, порылся в ящике. – Вот! Нашел!
Олег, вернувшись в комнату, протянул Диметре ампулу со словами:
– Смотри, что у меня есть!
– «Лазикс», – прочла она вслух название.
– Он самый.
– Одно из названий фуросемида, – заметила она.
– Ууу, с тобой не интересно, – улыбнулся он. – Я сюрприз хотел сделать, а ты уже все наперед знаешь. Давай, я тебя напою, а? Из незамерзайки.
– Ну, вот так вот. – Он подошла к нему, и Олег стал поить ее, держа тяжелую бутыль, из которой она старалась выпить как можно больше.
– Да ну тебя! Покажи попу!
– Знаешь, страшно всегда пробовать что–то новое.
– Бояться – это расписаться в собственной беспомощности! – резко воскликнул Олег и набрал содержимое ампулы в шприц. – Расслабься и не дергайся, – приказал он Диметре.
Вскоре она почувствовала проникающую иглу. Нельзя сказать, что его руки были легкими. Сделав за свою длинную жизнь много уколов, Олег так и не набил руку, точнее, это просматривалось во всех его жестах – некая неподдельная грубость.
– Подержишь ватку пару минут, чтоб инфекция не попала, а дальше можно ждать эффекта, – Рассказал Олег, сняв с себя семейники и уколов себя сем же самым Лазиксом.
– Звук струящейся мочи – это самая гениальная в мире музыка. Ни один из великих композиторов так и не смог в своих произведениях превзойти этого запредельного божественного звучания, – с отсутствующим взглядом медленно произнесла Диметра.
– Ну ты и мастер изречений! – похвалил Олег. – Глядя на тебя сам сейчас изреку что–нибудь.
Он одел трусы, прикрепив их резинкой вату со спиртом на месте укола, после чего поставил стул посреди комнаты, взял пакет апельсинового сока, открыл, выпил прямо из пакета залпом где–то треть и протянул Диметре.
– На, держи! Наша задача – выпить столько, сколько влезет. – Сообщая об этом он медленно встал на стул, выпрямился, пригладил волосы. Глядя на него даже и не верилось, что Олег когда–то растил волосы, пытался их, от природы смоляные, высветлить под Курта Кобейна и во дворе горлопанил «The man who sold the world».
– Удовлетворение тела и духа – вещи неразделимые, – начал Олег. – Познание истинной природы вещей, истинного содержания мыслей и истинной значимости чувств заключается в орошении своей собственной влагой тела любимой.
Олег стоял и говорил с гордо поднятой головой и смотрел так, как будто его слушают миллионы. В этот момент он был похож на пастыря, вещающего свою проповедь множеству алчущих верующих; на диктатора, произносящего пламенную речь перед собравшимся на митинг населением своей страны; на артиста–гипнотизера, проводящего свой сеанс перед публикой; и делом Диметры при этом было: мирно устроится на полу перед ним, упоенно слушать и пить сок.