Затем суд удалился на совещание, которое длилось часа четыре. Всё это время из-за закрытых дверей в зал доносились звон ложек и вилок, чавканье, хлюпанье, тосты и приглушённые звуки смеха. Видимо, Бегемот рассказывал свои излюбленные скабрезные анекдоты, которых собрал в разных мирах Вселенной неисчислимое множество. Когда прения завершились, он по рассеянности не снял с шеи роскошную блондинку и так и вышел вместе с ней. Впрочем, старый греховодник не растерялся и, несмотря на неглиже, представил ее публике как секретаря суда. Наконец Вельзевул встал за столом, стукнул молотком по голове зазевавшегося зрителя и объявил решение. И вот тут я был потрясён по-настоящему. Меня признали виновным не только в добродушном убийстве столь некстати подвернувшейся компании, но и в преступной любезности в связи с тем, что я, хотя и в неправильном направлении и с превышением скорости, но всё же перевёл старушку через улицу.
В качестве приговора я был передан под наблюдение районного попечителя безнравственности. Я должен буду ежевечерне отчитываться перед ним за проведенные сутки. Если за относительно короткий период не известной мне заранее длительности не совершу достаточно неблаговидных поступков, мне придётся пойти к Дьяволу, который сам назначит мне способ искупления или характер истязания.
Вот говорят: нет правды на земле. Так я вам скажу, что нет её и ниже.
Первый день "под колпаком". Старался как никогда. Среди ночи четырежды вставал, спускался во двор и раскачивал "крайслер" соседа до тех пор, пока не включалась противоугонная сирена. Каждый раз вой и улюлюканье будили весь дом. Заодно проколол ему шины и нацарапал гвоздём на крыле хорошее слово.
С утра загнал в болото отряд юных дьяволят. Написал на телевидение сотню посланий разными почерками с просьбой показывать побольше научно-популярных передач и концертов классической музыки, причём обязательно в "золотое" вечернее время. Прошелся по городу и со всех газетных стендов повырезал окончания интересных статей и результаты футбольных матчей. Возвращаясь, встретил группу зарубежных туристов, вызвался показать дорогу до гостиницы, завёл в центр трущоб и там бросил. Всех попадавшихся мне девушек в ярких платьях толкал в грязные лужи и на путь порока. Наконец, уже дома открыл краны и затопил нижних жильцов.
Неся доклад попечителю, чувствовал себя героем очерка на аморальную тему или даже передовицы "Из зала суда всех гадов сюда". И что же вышло? Он растерзал мои подвиги в клочки и объявил, что всеми моими поступками движет подспудная тяга к благу. Он просверлил меня рентгеновским взором и откопал в качестве побудительных мотивов добросовестность, стремление к прекрасному, любовь к детям и даже патриотизм. И всё это отразил в бумагах. Ещё немного, и у меня крылья вырастут. Когда же я стал протестовать и потребовал, чтобы он смотрел на дело непредвзято, он заподозрил у меня синдром маниакальных поисков справедливости. Угрожал передать под лечебный надзор. Только этого не хватало.
С горя у меня прорезался поэтический дар. Написал первое в жизни стихотворение:
Мой друг, беги от эскулапов,
Таи от них и глаз, и зуб.
Уж если попадёшь к ним в лапы --
Вернут твой вылеченный труп.
Неужели начинается шизофрения?
Сегодня пригласил в гости самых надоедливых и скучных родственников. Таковых оказалось большинство. Когда они перемыли кости хозяину и нескольким десяткам неизвестных мне особ, попутно съев и выпив всё, что было на столе, я встал с рюмкой в руке (которую наполнил из отдельного сосуда) и с приличествующей случаю ноткой трагизма в голосе объявил, что вино и пища были мною отравлены. Надо было видеть их лица! Я торжественно выпил за упокой их душ и лишь затем, расхохотавшись, сообщил:
-- Как я и предполагал, дорогие мои, у вас начисто отсутствует чувство юмора.
Тут и они принуждённо засмеялись, пытаясь скрыть облегчение и продемонстрировать, что тоже понимают шутки и, более того, с самого начала догадались, что их разыгрывают. Тем не менее окончание междусобойчика прошло напряжённо, и после нескольких партий в "дурака" краплёными картами родственнички разошлись.
Ах, как жаль, что я не мог посмотреть на них в тот момент, когда они поняли, что дурачил их я именно во второй раз, а не в первый.
Так вот, и это маленькое упражнение не было засчитано. Попечитель сказал, что, сообщив гостям про яд, я повёл себя с ними честно (честно! надо же извратить так смысл моих поступков), и, благодаря этому, они могли успеть спастись, если бы догадались зайти к врачу. И это он говорит мне! Кто, интересно, лучше знает мою родню -- он или я? Так кому же судить об уровне их догадливости?
Знаете, как его в народе называют? Сокращают длинноватое наименование должности, и получается "райпоп". Райпоп он и есть. Не знаю, в чём причина такого эффекта, но звучит мерзко.
В городе откуда-то стало известно про предположительный диагноз, который мне поставил попечитель. Небось, сам райпоп и проболтался. Недаром они дают при вступлении в должность подписку о разглашении вверенных тайн. Вокруг стихийно организовалось что-то вроде санитарной зоны -- обходят за два километра. Должно быть, заразиться боятся. Если бы не моё умение маскироваться и не мины с дистанционным управлением, дни пролетали бы совершенно впустую.
Впрочем, он по-прежнему всё отвергает. Какая чертовская тупость!
Тоскливо. Одиноко. Солнечно. В общем, типичный набросок к картине "Конец Тьмы". С горя пошёл поплакаться в жилетку к Пятаку -- двоюродному дяде по матери. Долго рассказывал ему про житьё-бытьё ( если тут можно говорить о житье), жаловался на райпопа. Выслушав, дядя Пятак сказал:
-- А чего ты, интересно, хочешь? Даже самый гнусный поступок оказывается для кого-то добром, и даже в самом благом деянии содержатся зёрна зла. В мире нет абсолютного Добра и абсолютного Зла. Кроме, разве что, Того, кого у нас не принято поминать. Дьявол -- и тот был некогда падшим ангелом. Чистых вещей в природе не существует, всюду смешаны Тьма и Свет, но в разных пропорциях. Так что в каждом объекте можно найти и то, и другое. Вопрос состоит в том, что ты ищешь.
-- Выходит, райпоп жульничает? Ловит меня на том, чего я в принципе не могу избежать?
-- Конечно.
-- Значит, я ошибся, и он вовсе не туп, а, напротив, дьявольски коварен?
-- А ты что думал? На такое место кого угодно не поставят. Это же примерный эквивалент заместителя первого секретаря райкома по идеологии, не хухры-мухры. Член провинциального аппарата, номенклатура Его Мерзости.
-- Но это же нечестно! То есть, я хотел сказать... неадекватно.
-- Слушай, сынок, ты бы поаккуратнее со словами. Помни, где ты находишься. Честность -- это по другому ведомству. У нас, знаешь сам, другие качества в почёте. Будешь продолжать в том же духе -- пожалуй, и я поверю, что у тебя этот... синдром справедливости.
-- И что мне делать, дядя?
-- Крепись. Живи, как и раньше. Следи за собой. И жди перемен.
Уходя в очередной раз от попечителя, натянул поперёк парадной двери (они у него открывается вовнутрь) на высоте щиколоток бесцветную леску. Интересно, у этого поступка он тоже отыщет светлые стороны?
Нашёл! Заявил, что я отомстил ему из чувства попранной справедливости. Пожалуй, его ничем не проймёшь. Однако в инвалидное кресло усадить всё-таки можно. Приступаю.
Ну, вот и дождался. Сегодня меня вызвали к Его Мерзости. Не могу сказать, что трепетал от страха. Мне так надоело ожидание, и столь утомили попытки оттянуть неизбежное, что, по сути, было уже всё равно.
Дьявол принял меня в просторном кабинете, оформленном в деловом стиле. По стенам располагались шкафы с сатанистской литературой всех времён и народов. Из газет я знал, что каждая из книг была надписана кровью авторов. Большинство автографов являлись посмертными, но которые -- прижизненными, и таковые хозяин особенно ценил. Вдоль окна вытянулся гигантский канцелярский стол, выкрашенный в глубокий чёрный цвет и, по слухам, оклеенный изнутри душами самых прославленных грешников. Это было наиболее эффективным средством от тараканов, которые что-то совсем распоясались и буквально заполонили Ад.