Анна кивнула. Старая песня. Но сейчас нужно бежать, пока Эдвин не ворвался в спальню и не выволок ее из дома.
Тот нетерпеливо ждал ее внизу, у лестницы, и она спустилась и пошла вперед, не обращая на него никакого внимания. Не хотелось видеть эту презрительную улыбку и слышать, что на свете есть масса гораздо более интересных дел, которыми он мог бы сейчас заняться.
Они проехали весь Лондон в неловком молчании. В сущности, им не о чем было разговаривать, а соблюдать простую вежливость он и не пытался. Его отправили выполнять определенную миссию, и он великолепно справился с заданием. Разговор – это излишество, и он не собирался баловать ее. Казалось невероятным, что это тот самый человек, с которым они занимались любовью, из-за которого она забыла все на свете.
После часа молчания Анна не выдержала и, глубоко вздохнув, в отчаянии сказала:
– Ты злишься на меня, знаю. Я уехала, не сказав ни слова ни твоему отцу, ни тебе. Но хочу, чтобы ты знал…
Он не дал закончить. Ударил кулаком по рулю с такой яростью, что она в ужасе вжалась в сиденье.
– Мне не нужны твои объяснения, не желаю их слушать, – огрызнулся он, даже не повернув головы. Анна смотрела на его профиль со смешанным чувством тревоги и смущения. Снова показалось – что – то здесь не так. Какое-то неуловимое чувство, возникшее в глубине сознания. Анна слегка нахмурилась и стала смотреть в окно, злясь на него, на себя, на весь свет. Вновь воцарилось молчание.
Без сомнения, гнев вызван не ее отъездом как таковым. Разве можно было его этим задеть, если он сам считал, что их отношения продлятся всего лишь два-три месяца? Нет, дело в том, что уязвлена его гордость. Он не сомневался, что кувшин сливок уже в руках. И остается лишь склонить голову и выпить. Но его вдруг вырвали из рук. Вот что вызвало такой гнев. И еще то, что она бросила его отца. Но в этих своих чувствах он никогда не признается, наоборот, сделает все, чтобы у нее в душе разрослось чувство вины. Одна надежда, что Эдвин вернется к этому вопросу и она сможет объяснить все по порядку. Но он так и не сделал этого до конца пути.
Машина остановилась около дома, Эдвин вышел и направился к крыльцу, даже не потрудившись открыть ей дверцу и не обращая внимания на сумку на заднем сиденье.
– Я не хотел привозить тебя сюда, говорил он своим поведением. Не хочу видеть тебя здесь, ты не заслуживаешь другого отношения к себе.
Анна чувствовала себя глубоко несчастной, тащась вслед за ним с тяжелой сумкой в руках.
В холле он повернулся, взглянул на нее стальными глазами и сурово сказал:
– Он наверху, у себя в спальне. Дорога тебе известна, а проводник не нужен.
– Конечно, ответила она, спокойно выдержав его взгляд, – зачем тебе провожать? Уверена, у тебя есть другие, более важные дела. Ты так интересно рассказывал об этом всю дорогу.
– А мисс ждала интересных разговоров? – Надеялась, что я буду развлекать ее всю дорогу?
– Было бы вполне достаточно обычной вежливости.
– Мне не хочется быть вежливым с тобой. – Он держал руки в карманах и сейчас сжал их в кулаки.
Ответа не последовало, да он и не ждал его. Развернулся и пошел по направлению к кабинету. Она некоторое время смотрела ему вслед, а затем взбежала по лестнице и, раскрасневшаяся, остановилась у спальни Джулиуса.
Что же она должна сказать старику? Насколько серьезно он болен? Эдвин так ничего и не сказал об этом. Лишь сообщил, что тот снова слег. Анна постучала, открыла дверь и увидела Джулиуса, лежащего на кровати, укрывшись одеялом до подбородка. Глаза были прикрыты, но он не спал. Она вошла в спальню и неуклюже примостилась на краешке кровати. Веки дрогнули, и блеснул знакомый проницательный взгляд.
– Джулиус, начала она. Простите меня, пожалуйста. Мне правда очень стыдно. Все так нескладно получилось. Я собиралась позвонить… – Она замолчала, почувствовав, как неуместны сейчас эти слова.
Он тихо, разочарованно вздохнул, и Анна покраснела под его испытующим взглядом.
– Я рад снова видеть тебя, моя девочка, – голос был слаб.
– Я тоже, – сказала она искренне. – Я ни за что не уехала бы…
– Исключительные обстоятельства. Да, конечно. – Еще один вздох. – Надеюсь, все утряслось? Что же все-таки случилось? – Он закашлялся, – закрыл глаза, но вдруг снова быстро открыл их, словно оценивая ее реакцию на вопрос.
– Лучше я не буду рассказывать об этом, хорошо? Это очень личное.
– Да, да. Конечно. – На некоторое время наступила тишина. – Ты вовсе не обязана что-либо объяснять. – Он снова закашлялся. – Но я – старик. И ты единственный луч света в моем несчастном житье.