— Стой, где стоишь, гость незваный! — проревела предупреждающе тигриная голова, — Ты что, не умеешь разве читать? Или ты не видишь, что хилым сюда нельзя?!
— А с чего ты взяла, тигриная башка, что я и вправду хиляк? — улыбаясь, у стража Ваня спрашивает, — Не в том ведь сила, чтобы казаться нехилым, а в том сила, чтобы лихо всегда пересиливать!
— Ты так считаешь? — воскликнул страж, — Тогда отожмись от земли сорок раз. И подтянись на той вон ветке раз этак… десять.
— Да запросто, — соглашается сразу Ваня, — никаких проблем!
Принимает он прыжком стоечку «упор лёжа», и отжимается, сколько ему было положено, лицо даже себе не корёжа. На последних же десяти повторениях успевал он даже в ладоши звонко похлопать, удаль свою молодецкую показывая, а также способность важную не уставать.
Ну а затем подходит Ваня к дереву близстоящему и, высоко подпрыгнув, на ветви подтягивается. И не десять, как ему страж наказывал, а все-то двенадцать раз! На заключительных повторениях он ещё и «уголок» вдобавок сделал, чтобы тигру этому угодить.
— Ну как, годится? — вопрошает он его, спрыгивая, — Можно уже входить?..
Тигриная голова согласно ему тогда кивает, да тут обезьяна в разговор-то встревает и вот что испытуемому заявляет:
— Если от места, где стоять изволишь, сквозь ворота на руках ты пройдёшь — то тогда, значит, и войдёшь. А ежели по пути упадёшь, то катись отсель куда хошь!
Ну что ж, раз так, то Иван не против, а за… Живо на руки он восстал и чуть ли в открывшиеся ворота на них не побежал. А в самом-то воротном проёме ещё и танцевать на руках он принялся, ловкость свою обезьяне показывая. А затем вперёд Ванёк гибко перевернулся и на ножки упруго обопнулся.
Выпрямляется он затем, окрест зырит — мать честная! — вот же везде там и красота!
За оградой тоже оказался ведь сад. Но не мёртвым он был и не цифрообразным, а самым что ни на есть живым, красочным и цветастым. Куда взор ни кинь, всюду клумбы были разбиты, газончики находились подстриженные, и фонтанчики журчали струеобильные. А прямо по курсу, несколько вдали, дворец чудесный высился, поражавший изяществом своих линий.
В ту же минуту двери дворцовые растворились, и необыкновенно прекрасная женщина на резном крыльце появилась. Ростом она была не ниже госпожи Умнидуры, но её роскошная и стройная фигура отличалась от тулова сестры так же, как изящная, к примеру, ваза отличается от гранёного стакана.
И всё повторилось в точности, как и давеча. Красавица-великанша к Ване будто подплыла и, улыбаясь высокомерно, необыкновенно музыкальным голосом ему сказала:
— Я королева гармонии Красобра́за, а кто ты такой, гадкий мальчик?
— Моё имя Иван, — отвечал ей Солнцев Посланец, — Я рад приветствовать прекрасную королеву Красобразу! Желаю вам всегда быть такой же красивой, и никогда не быть безобразной!
— Для чего ты здесь, жалкий дохляк? — спросила его красава и недобро затем добавила: Ты даже не подозреваешь о своей незавидной участи.
Ваня окинул пытливым взглядом стоявшую перед ним полубогиню и поневоле прелесть её форм на высший балл оценил. Да даже ещё и выше!
Лицо у Красобразы было овальное, смуглое, очи сверкающие и огромные, по цвету тёмно-карие, будто каштаны, нос прямой, а брови — лукам гибким подобные. Она оказалась жгучей брюнеткой, и её пышные длинные волосы в красивую причёску были уложены. Из одежды же на ней был только сияющий серебристый комбинезон, невесомый и очень тонкий. Обувь красавица не носила, так что крепкие её ноги были босыми.
— Меня послала сюда сестра ваша старшая, Вероника Арнольдовна, — промолвил наконец Ваня, — Она желает от вас волшебного какого-то снадобья, чтобы помоложе немного стать.
— Ах, эта уродина… — скривилась Красобраза брезгливо, — Разве ж она не знает, что я мало кого отсюда отпускаю?.. Видишь эти цветы, Иван? — и она повела грациозно рукою, на цветы многочисленные указывая, — Это такие же слабаки и неженки, как и ты. Они хотели стать красивыми и здоровыми, и теперь действительно радуют собой взор. Не правда ли?
— Красота целесообразна, уважаемая Красобраза, — не согласился с чародейкой Иван, — Прелесть цветка, несомненно, хороша, но в нём должна быть цветочная душа, а вовсе не человечья. Человеческой же душе место в человеческом теле.
— Ну что же, — усмехнулась загадочно хозяйка, — если ты выдержишь три моих испытания, то останешься, так и быть, прежним Иваном; ну а ежели нет — превращу тебя в цвет! Или в цветок. Это уж как тебе будет угодно.