Выбрать главу

М. С-ын <М. Синицын>. «Лекция поэзо-вечер». Сибирская жизнь. Томск, 1919. № 51. 14 марта.

Гольцшмидт воспылал нежными чувствами к некой туземке камчадалке и решил вступить с ней в законный брак. Однако к этому браку оказалось серьезное препятствие недоуменного свойства, а именно священник до совершения брака обратился в епархию с просьбой разъяснить — возможен ли брак камчадалки и футуриста. По-видимому, футурист мыслится то ли как особа явно языческая, то ли как выходец из неведомого народа, с которым Камчатка дипломатические отношения еще не успела установить.

Брак футуриста с камчадалкой. Лель. Владивосток, 1919. № 1. 15 ноября.

В конце гражданской войны я встретил Гольцшмидта в Ба-туме. В портовом городе этом скопилось немало самых фантастических персонажей, удиравших из «Совдепии» и почему-либо не попавших на последний пароход, увозивший из меньшевистской Грузии скопившуюся в ней белоэмигрантскую и всякую иную сгоночь.<…>

В Батуме Гольцшмидт обзавелся легким бамбуковым столиком и, выставив его прямо на тротуар, торговал безделушками и всякой мелочью, оказавшейся в чемоданах неудачливых эмигрантов, застрявших в последнем русском порту.

И. Кремлев. На литературном посту. Воспоминания. М., 1968.

Второй знакомый, с которым Есенин неожиданно встретился на Кавказе, был очень оригинальный тип — Владимир Хольцшмидт, называвший себя футуристом и «поэтом жизни». Он выступал в клубах с совершенно дикими стихами, а в заключение вечера, к большому удовольствию публики, раскалывал о свою голову толстенные доски. Хольцшмидт был рослый красавец лет двадцати пяти, изумительно сложенный и в своем характере сочетающий невероятную наглость с младенческой наивностью. В 1918 году он выступал в Москве в «Кафе поэтов» и там познакомился с Есениным.

В 1924 году они встретились в Баку, и не особенно дружественно. Иногда дело доходило чуть ли не до драки. Но вот удивительно, — силач и боксер-профессионал Хольцшмидт вдруг начинал как-то робеть перед Есениным, в сущности — не очень сильным человеком. В самый напряженный момент, когда Есенин до белого каления доводил твердолобого «поэта жизни», издеваясь над его «стихобреднями», — Хольцшмидт вдруг засовывал свои могучие кулаки глубоко в карманы и молча уходил… Любопытная деталь. «Футурист» гастролировал по России со своей матерью — щуплой и хромой старушкой, которая души не чаяла в своем сыне. Тот отвечал ей такой же нежной любовью, и по вечерам, после своего выступления, во время которого мать сидела в кассе, он брал родительницу на плечо и относил ее домой. Есенин рассказывал мне об этом с восхищением: — У такого быка и такое нежное сердце! Ему за это многое можно простить!

Н. Вержбицкий. Встречи с Есениным. Тбилиси, 1961.

Эх, жизнь моя, Улыбка девичья. За Гольдшмита пьем И за Галкевича.
Будет пуст стакан, Как и жизнь пуста. Прижимай, Муран, Свой бокал к устам.

5 октября 1924 Баку

С. Есенин. Полное собрание сочинений. Т. V. М., 2002.

В 1926-27 годах про Гольцшмидта было написано, что он где-то в Белоруссии наделал много ерунды, т. е. соблазнял жен ответ. работников, внушал им всякие неподобающие речи насчет йогов и т. д., те в провинции его с удовольствием слушали, а потом он накрал у них много ценных вещей и куда-то исчез. Красивый был человек. Карьера его сногсшибательна: он служил в «Люксе» мальчишкой на посылках, потом приехала какая-то очень богатая дама, которой он страшно понравился, и в конце концов он ее обокрал. Потом он начал из себя изображать йога, ходил зимой в одной сетке и с золотой ниточкой в волосах — такая бывает канитель елочная, и какая-то дама водила его на цепочке за руку по Кузнецкому. Потом он ходил и читал лекции о том, что надо питаться праной. У него было убеждение, что это действительно что-то съедобное, и он начал изготовлять какие-то пилюльки и говорить публике, что он больше ничего не ест. За ним публика стала следить и накрыла его в магазине, где он покупал колбасу, и хотела его бить, но побоялась, потому что он был очень сильный. Он действительно делал замечательные штуки. Я видела сама, как он разбивал невероятно тяжелые доски о голову. Наверное, голова была очень крепкая. Здоровые табуретки разбивал. У меня всегда от него было такое впечатление, что это какая-то жвачная корова, такое выражение у него было — человек совсем без нервов. Я как-то у него была в «Люксе». Меня интересовало, что же у него там такое. У него стоял там алтарь, покрытый черным бархатом, там он какие-то моления возносил.